Автобус затормозил в начале Линден-стрит. Олив выскочила из него, как только двери с шипением открылись, и помчалась по улице, как будто не слышала, как торопится за ней следом Резерфорд, который отставал всего на несколько шагов. Они с Резерфордом были единственными, кто на этом углу садился на автобус и сходил с него. Насколько Олив знала, кроме них, на Линден-стрит вообще не было детей. С ними или без них, средний возраст обитателей улицы стремился к трехзначным числам. Сквозь изменившиеся с приходом осени листья, которые нависли над Олив, как шелестящий, изъеденный молью балдахин, мелькнула остроконечная крыша старого каменного дома. Его темный силуэт угрюмо вырисовывался на гребне холма – кусок полночной тьмы в середине ясного дня. Олив помчалась к нему со всех ног.
Через два дома вниз по холму от старого особняка трудилась в саду миссис Дьюи. На первый взгляд миссис Дьюи могла показаться обычной пожилой леди. Она выглядела так, словно ее слепили из трех больших снежных шаров, посыпали розовой пудрой и водрузили на пару крохотных ножек. Она выращивала цветы, пекла печенье и выговаривала внуку за нечесаные волосы. Но на второй, более пристальный взгляд можно было заметить, что миссис Дьюи вовсе
– Олив! – окликнула девочку миссис Дьюи. – Не хочешь зайти с Резерфордом на печенье с молоком?
– Нет, спасибо, миссис Дьюи, – выдохнула Олив, прибавляя скорости. – Мне надо домой.
Когда ее внук поравнялся с садом, улыбка на лице миссис Дьюи успела превратиться в выражение озабоченности.
– Как я понимаю, ты ей рассказал, – шепнула она Резерфорду.
– Рассказал
И оба Дьюи остались стоять у ограды, глядя вслед удаляющейся фигурке Олив.
А Олив вбежала на крыльцо старого особняка и захлопнула за собой тяжелую входную дверь. Она швырнула рюкзак на пол с такой силой, что тот пролетел по полу и сшиб старинную вешалку. Пытаясь отдышаться, она прислонилась спиной к двери.
Олив пнула дверь пяткой. Звук удара громом пронесся по пустому дому.
Она протопала в кухню и рывком выдернула из-под мойки мусорное ведро.
«Глупый Резерфорд. Предатель, – думала Олив, разрывая портрет Аннабель на мелкие кусочки – с каждой гневной мыслью все более мелкие. Клочки бумаги летели, как снежинки, в месиво из кофейной гущи и разбухших от воды салфеток. – Подлый! Лживый! Скрытный! Предатель!»
Олив схватила бутылки с кетчупом и горчицей и напоследок щедро полила и тем и другим обрывки лица Аннабель. Затем она запихала ведро обратно.
И не нужен ей был никакой Резерфорд. У нее были другие друзья – которые ее точно
Олив сглотнула. Судя по всему, Аннабель лгала не всегда, она уже не раз говорила правду.
Времени, чтобы тратить его попусту, у Олив больше не было.
8
Когда тем же днем Олив забралась через раму и шагнула в пейзаж Линден-стрит, девочка сразу поняла: что-то произошло.
Повсюду в доме все было, как и должно. Пустые, пыльные комнаты приветствовали ее одна за другой, словно страницы сто раз перечитанной книги. Из окна второго этажа она заметила Агента 1-800, следившего за двором из ветвей высокого клена (мех выкрашен в желтый, чтобы сливаться с осенними листьями), и Олив почувствовала себя чуточку безопаснее. Но здесь, в мире Мортона, что-то изменилось.
Сперва она не могла понять, что же это. Все
Олив осторожно зашагала вверх по улице. Одна за другой ее приветствовали пустые лужайки. Дома высились сонные и молчаливые, как всегда. Но откуда-то издали доносился непривычный звук.
Олив нахмурилась и зашагала быстрее.
По мере того как она взбиралась на холм, звук становился все более отчетливым, громким, настоящим – пока, наконец, Олив не поняла, что же это было.
Звук голосов. Множества голосов. Больше, чем когда-либо разом звучало в присутствии Олив в приглушенном мире Линден-стрит.