Книга Семи Дорог

– А где же?.. То есть ты хочешь сказать, что… – жалобно спросил Мошкин.

Виктор, соображавший, как и все тартарианцы, очень быстро, уже сидел на корточках и ногтем мизинца тыкал трех тонких белых червяков, которые корчились, свиваясь в кольца.

Варвара не переносила, когда при ней обижают что-то живое.

– Не трогай их, садюга! Стоп!!! Хотя можешь трогать, они все равно всесильны, бессмертны и неуязвимы!

– На глистов похожи! – задумчиво сказал Меф. – Хотя нет. Глисты все же добры, интеллектуальны и романтичны. Ну в сравнении с этими!

Дафна провела рукой по лицу.

– Как-то жарко! – сказала она.

– С чего бы? – удивился Буслаев и сразу почувствовал, что жарко и ему.

Дафна повернулась. Горизонт был ал. При полном безветрии видно было, как отовсюду к ним ползут дымные языки, усиленные снизу черной полосой пламени, изредка дававшей алые сполохи.

– Дождь! – крикнул Чимоданов. – Скорее!

Буслаев посмотрел на ясное небо. Дождем и не пахло.

– Уже не работает. Похоже, балаганчик прикрыли, – сказал он.

Дафна присела, потрогала землю – та была пористой, горячей и какой-то ненастоящей, словно они стояли на картоне. То там, то здесь возникали темные пятна, будто бумагу держали над огнем, который вот-вот должен был проступить.

– Мир сворачивается! – сказала она.

– Почему?

– Не знаю. Хотя нет, знаю… Книга умирает!

– И что делать?

Меф лихорадочно соображал – недавно некромаг произнес что-то важное, на что он поначалу не обратил внимания. Что-то вроде того, что этот мир может покинуть только один из… нет, не так… что-то другое, с похожим смыслом, но другое.

Шилов куда-то помчался. Худой, ловкий как гепард, он бежал, точно стелился по земле. Внезапно остановился, во что-то всмотрелся, сделал резкий скачок назад и опять вернулся на холм.

– Все. Мы отрезаны. Этого мира больше нет, – довольно спокойно сказал он.

– Так быстро? А огонь? – пугливо спросил Мошкин.

– Ты умрешь не от огня, – Виктор ухмыльнулся и дернул головой в сторону, откуда пришел на холм. Перед ними разверзалась пропасть. Мир таял как льдина, горел, растворялся. Земля трескалась, черные пятна на ней были уже сплошными. Самое страшное, что отдельные пятна вспыхивали уже и на коже. Боли не причиняли, но и под ними оказывалась та же чернота, то же сосущее ничто!

Бумага… Горящая бумага исчезающей в пламени книги.

И тут память Буслаева нашарила последний упущенный осколок.

– Берите артефакты! Быстро! – крикнул он, хватая с земли пилум.

– С какой радости? – спросил Чимоданов.

Меф дал ему пинка. Петруччо относился к тому типу людей, что язык жестов понимают лучше слов.

– Шевелись!

Евгеша показал флейту, которую держал в руках. Варвара, догоняя Шилова, спешившего за секирой, пыталась выдернуть из его доспехов захлебывающийся от яблочного сока нож. Чимоданов подхватил свой откатившийся пернач почти на самом краю съеживающегося мира. Пропасть уже подбиралась к нему. Осторожно попятился и поднялся на холм.

– Некромаг оговорился, что артефакты могут покидать этот мир! Значит, и мы вместе с ними! – сказал Меф.

– Ты уверен? – Дафна заглянула в пропасть.

Пожалуй, это была единственная в мироздании бездонная пропасть, потому что другие дно все же имели, пусть и очень отдаленное.

– Да! – сказал Меф. – Бывают ситуации, когда у меня очень-очень много веры. На ней все и повисает. Вперед! Дай мне руку!

Он стиснул Дафне ладонь, занес пилум, метнул его, не выпуская из руки, и следом за ним прыгнул в пропасть. Он падал в пустоту, не выпуская руки Даф – только бы не потерять ее, а все остальное можно пережить.

* * *

Мефодий лежал не на спине, но и не совсем на боку, а как-то довольно неудобно, на каких-то жестких досках или обуви, и смотрел в потолок с яркими пятнами масла и гуаши. Они остались со времен, когда Улита привлекала внимание Эссиорха к своей персоне простым вредительством, учиняемым над его красками. Так продолжалось до момента, пока хранитель ради педагогической профилактики не запер ее в шкафу. Улита сидела внутри, ругалась, но шкаф не разносила, потому что это был ее любимый новенький шкафчик.

Меф знал об этом, однако сейчас пятна не вызывали у него никаких ассоциаций. Он просто смотрел. Где-то неподалеку хлопал холодильник, но опять же Буслаев не понимал, что это холодильник.

Следующим, что увидел Мефодий, был желтый глобус, катившийся по воздуху в его сторону. Эта был живот Улиты под пушистым свитером. Глобус остановился над ним, кто-то склонился, и Меф увидел хозяйку этого географического великолепия.

– Вставай! Что-то ты заспался! Все уже на кухне! Дафна, между прочим, тоже!

Некоторое время он вспоминал, что такое кухня. Потом – кто такая Дафна. Вспомнил, и его захлестнуло неуемной радостью и желанием жить.

– И долго мы тут?..

– Нашу квартирку захломляете? Трое суток! – сказала Улита. – Ну и работку вы нам задали! Полдня потеряли, пока вас сюда приволокли. Одного притащишь, за другим бежишь. А первый бегает, все крушит. Потом на диванчике сидит и сам себе смеется! Убила б! Еще и соседи, ешечкин котик! Интересно им, кто в час ночи мебель в окно выкидывает! Нет чтобы своими делами заниматься!

– А книга?