Книга шахской славы. Часть 2

Стих из поэмы

Кому я расскажу о том, что на сердце, если у меня не стало друга, [чтобы посвятить в свои] тайны,

Я не нахожу средства избавления [от горя], оттого что не стало у меня близкого друга.

Полчища горя и печали обрушились на его благословенное сердце, ополчения заботы и смятения завладели его лучезарными мыслями, в полном одиночестве он обнаруживал исключительную беспомощность, крайнее нетерпение, но не видел пользы [в том, чтобы] открыто показать горе, которое он таил в глубине сердца[78] и в душе.

Стих из поэмы

Опечаленный муж должен смеяться,

Однако невероятно, чтобы было много таких мужей.

После того как произошло это горестное событие, могущественные эмиры [Абдулла-хана], такие, как эмир Джан-Али, эмир Мингли, эмир Назар, Джангельди-бий, Тардика-хан, Таныш-бий и другие столпы государства, и сановники его величества, как, например, Кулбаба кукельташ, Мирза Валиджан, собрались у подножия трона, достойного, халифа, государя — покорителя мира.

Эмир Джан-Али, заговорив красноречиво, достиг совершенства [в красноречии], сказав: “Да не останется тайным для лучезарных мыслей, Для чудодейственного сердца его величества, что писец тугры[79] вечности, согласно [изречению]: „Всякая душа вкушает смерть”[80], книгу жизни ни одного человека не писал пером вечности. Художник, рисующий тварей на страницах возможностей, изобразил картины жизни только согласно выражению: „Всякая вещь гибнет, кроме Его лика”[81].

Двустишие

Все, что существует, тленно; в мире нет постоянства,

Вечность есть лишь удел бога. /139б/

Портной мастерской древности никому не сшил одежды без узора „уничтожение”, в палате судьбы фарраш не зажигал еще такой красивой свечи, которая не погасла бы от сильного ветра бедствия.

Кыт'а

С тех пор как небо стало архитектором этого мира,

В саду жизни никто не находил ни одной розы радости без шипов, причиняющих боль,
На лужайке эпохи, в цветнике жизни
Никто не видел раннюю весну, которая [затем] не сменилась бы осенним ветром.

От этой раны нет другого бальзама, кроме терпения, от этой болезни нет другого лекарства, кроме неизбежной терпеливости.

Двустишие

Необходимо терпение, ибо от этой боли сердца

Нет лекарства, кроме терпения.

Месневи

Если мир заключил его в деревянные оковы,

Да не будет причинен ущерб державе хана,
Помощь державе — шах, которому да будет благословение,
От его славы получают свет очи ее (т. е. державы),
Прибежище державы Абдулла — такой государь,
Подобного ему не было другого прибежища державы.
Подножие его высокого трона — звезда,
Подковы его коня являются для неба местом поцелуя.
Да будет он навеки шахом мира,
Пусть достигнет он цели во всем, что он пожелает в мире!

Следовательно, представляется правильным и удобным спрятать нам руки довольства в подол судьбы, в данном случае терпеливо облачиться в халат терпеливости и неизбежности и без промедления выступить походом на врагов державы и проявить старание в истреблении их”. На основании этих [слов] его величество [Абдулла-хан], могущественный, как Искандар, сделал бальзамом для этой раны вселяющее радость указание [в Коране]: “...и обрадуй терпеливых”[82]. Он начал налаживать дела армии и приводить в порядок все необходимое для победоносного войска. В этой местности он поднял победоносные знамена, чтобы отразить нападение несчастных врагов.