Весь день она отмалчивалась, ссылаясь на вчерашний перебор со спиртным, и мы рано вернулись в гостиницу. Из душа вышла через час, уже в пижаме. Молча залезла под одеяло и уткнулась в путеводитель. Я открыл недопитый «Токай» и разлил по бокалам, но она отказалась.
По телевизору показывали Джеймса Бонда.
– Я наверное завтра никуда не поеду, – не поднимая глаз от книги, вдруг сказала она. – Плохо себя чувствую, да и настроения нет.
Я пожал плечами и уставился на экран.
Джеймс Бонд висел на подножке, пытаясь влезть на уходящий поезд.
Судя по тону, спорить бесполезно.
И я поехал один.
В седьмом часу утра я тихо прикрыл дверь и вышел на улицу, где в сером воздухе висела зимняя изморось. Сел в пустой поезд по восточному направлению. Когда вагон тронулся, я уже спал.
Через два с лишним часа поезд прибыл в Печ, который почернел и притих от дождя.
Я вышел на площадь с мечетью и взял такси.
За городом погода разгулялась. Через ватные облака стало пробиваться солнце, окна запотели. Дорога, обсаженная тополями, вокруг поля, поля. Они были выпукло-вогнутыми и чем больше припекало солнце, тем заметнее земля парила, поднимая к небу белесые полосы.
Мохач напоминал советский райцентр. Центральная улочка уводила в туман; в молоке виднелись цветочные горшки на подоконниках.
Что я хотел тут увидеть – редуты работы Синана? За пять веков даже реки поменяли русла.
Я вышел на площадку, обнесенную гранитным парапетом. По центру торчали мемориальные трубы, память о высадке советских войск. А за гранитом, как распаренное тело, лежал Дунай.
Река шла безмолвно, упрямо: как белая кровь. Дымку сдувало ветром и контуры деревенских домов проступали на берегу. А вода все скользила и скользила, закручиваясь под ивами.
Также же она шла утром, когда армия султана высаживалась на берег Дуная. Когда первые отряды янычар бесшумно занимали холмы, которые совсем уже открылись в поредевшем тумане.
Рядом с мной стоял коренастый дядька с авоськой. Чуть поодаль я заметил парня в инвалидной коляске. На краю площадки замерла красивая молодая женщина.
Косынку она держала в руках.
Кто были эти люди? Кого ждали у воды зимним утром? Они стояли неподвижно как скульптуры и смотрели на реку. А свет все прибывал в берегах, и ощущение легкости и значительности росло во мне вместе с этим светом.
Армия провела в дороге четыре месяца.
Шли по долинам рек, опасаясь перевалов, и занимали по пути опустевшие города и деревни со странными славянскими именами. За Пловдивом начались проливные дожди и дороги размыло. Они стали терять скот, пушки срывались и тонули в потоке, из-за воды в обозе стал гнить провиант.
Дисциплина пошатнулась. За самовольную отлучку или потерю лошади янычару отрубали голову, но отлучки случались все чаще, а беглецов находили все реже – и снова шли и шли долинами рек вверх по течению на запад.
К концу лета армия вышла к Драве около деревни Осиек. Переправу поручили наводить Синану и тот за пять дней соорудил трехсотметровый мост, по которому стотысячная армия сошла на тот берег. Чтобы отрезать путь к отступлению, после переправы мост уничтожили.
Мохач стоял пустым – жители покинули деревню, когда на окрестных полях разместилась армия короля Лайоша. В излучине Дуная турки разбили шатер султана, выставили артиллерию. Все было готово к сражению.
Битва началась в три пополудни 29 августа. Силы были неравными – ни Англия, ни Испания, ни папа Римский не оказали Венгрии военной помощи. Удар огромной армии держали венгерские и польские рыцари числом в десять тысяч, и простые солдаты из крестьян, и без того недовольных королевскими поборами.
Промашка вышла в самом начале. Кавалерия короля клюнула на приманку Ибрагима-паши, разыгравшего отступление, и ринулась к ставке султана. Там ее, зажатую в клещи, и разгромили с флангов.
Битва продолжалась до вечера, но после гибели отборных частей исход ее не вызывал сомнений. Остатки королевской армии добивала турецкая артиллерия, крестьяне бросали оружие и разбегались. Король Лайош был ранен и упал в Дунай, где утонул под тяжестью собственной амуниции.
Тело его не нашли.
10 сентября османы вошли в столицу. Сулейман совершил намаз в большом соборе Пешта и занял дворец на Королевском холме. Указ, обещавший жителям города неприкосновенность, опоздал. Янычары уже бесчинствовали по обе стороны реки, пока через пару недель и город, и окрестности не были разграблены полностью.
После венгерского похода на имперском небосклоне вспыхнула блистательная, но недолговечная звезда Ибрагима. Из Будапешта он вернулся вторым лицом империи и сыграл неясную в деталях, но существенную роль в судьбе Синана.
Грек по крови, Ибрагим попал в плен мальчишкой. Пираты выставили его на продажу в Измире, откуда Ибрагима перекупили в соседнюю Манису, где находилась резиденция наследника и жил юный принц Сулейман.