Книга Скитаний (Повесть о жизни - 6)

Стол действительно был ветхий, из черного дерева, с бывшей перламутровой инкрустацией. Ее, очевидно, долго и настойчиво выковыривали дети нескольких поколений. От инкрустации остались только осколки.

Потом Бабель долго, посмеиваясь, изучал на стене около времянки запись полученного гонорара и даже выписал итог на листке бумаги.

- Я рад за вас, Эдя,- сказал он,- Лида, наконец, вздохнет. Вы поживете спокойно и наверняка напишете чудную поэму.

Когда Бабель ушел, Багрицкий произнес зловещим голосом:

- Подходит беда! У него мертвая хватка и дыхание бенгальского тигра. Так что лучше положите рукопись на стол сейчас же. Чтобы она всегда была на месте, если он придет без вас. Иначе он вынет из вас душу.

- За что?

- Откуда я знаю, за что? И как бы он и из меня тоже не вынул душу.

- А у вас за что?

- Вы видели, что он списал со стены цифры?

- Он списал только итог.

- А зачем! Не знаете? Вот то-то! Никогда нельзя догадаться, что думает этот человек. Кошмарный характер!

Бабель пришел, как обещал,- ровно через два дня.

Пока он тщательно протирал запотевшие очки и близоруко рассматривал их, Багрицкий спустил ноги с тахты и застегнул гимнастерку.

Бабель сел на стул против Багрицкого и начал смотреть на него смеющимися глазами. Багрицкий заерзал и отвернулся.

- Не нервничайте, Эдя! - сказал Бабель,- Нервничать будете, когда я уйду.

- А чего мне нервничать? Я всегда рад вас видеть, Исаак Эммануилович.

- Смотря при каких обстоятельствах,- ответил Бабель, все так же пристально и весело глядя на Багрицкого.

Багрицкий молчал. В коридоре дефективная соседская девочка стояла у телефона и, держа трубку вверх ногами, без конца повторяла:

- Я слушаю, слушаю, слушаю...

Так она могла повторять до ста и до двухсот раз, пока кто-нибудь не высовывался в коридор и не кричал:

- Положи немедленно трубку!

Родители дали этой девочке роскошное имя - Эволюция. Но потом они спохватились, отсекли начало имени, и девочка навсегда осталась Люцией.

Во всяком случае вечное жалобное бормотание Люции "Я слушаю, слушаю, слушаю" придавало жизни в подвале несколько зловещий оттенок.

- Итак, Эдя,-сказал, наконец, Бабель,-что вы собираетесь делать?

Багрицкий продолжал молчать. За дверью бормотала, как заведенная, Люция.

- Конечно,- промолвил с грустью Бабель,- вас хватит на то, чтобы купить на весь гонорар вагон канареечного семени в Кишиневе и засеять им Дюковский сад.

- А что ж тут такого? - с осторожным вызовом спросил Багрицкий.- Между нами говоря, в Кишиневе канареечного семени нет. Им торгуют только Москва и Калуга.

. - А то тут такого,- ответил Бабель,- что доставайте все деньги и выкладывайте на это место!

Бабель постучал ладонью по "обломку империи".

- Ну, хорошо. А что"же будет дальше? - уже робея, осведомился Багрицкий.

- Дальше будет изъ-я-ти-е некоторых сумм,- внятно ответил Бабель.- На предмет отсылки Лиде в Одессу.

- Это очень мило с вашей стороны,- вежливо сказал Багрицкий,- что вы так печетесь о моем семействе. Но деньги в Одессу я переведу сегодня же собственной рукой. А этому пасквилянту Семе я - тоже собственноручно - набью морду. Это он накапал вам, что я хочу на две тысячи рублей купить певчих птиц и завалить весь Привоз в Одессе конопляным семенем. Вы же самый проницательный человек на свете, Исаак Эммануилович, а лопались на удочку Семе стопроцентному вралю и мишуресу.

Кстати говоря, Сема не был ни вралем, ни нахалом. То был хилый веснушчатый юноша с плохим воображением.

Поэтому он принимал за чистую монету все наши разговоры, пугался, тотчас бежал предупреждать кого-нибудь из знакомых и вызывал бессмысленное смятение.

- Стопроцентных вралей не бывает,- убежденно ответил Бабепь.- Даже Марк Твен не был абсолютным вралем. Он хорошо понимал это дело, но иной раз тоже давал слабину. Из современных писателей никто не умеет врать по-настоящему. Вдохновенно, возвышенно, смешно или красиво. Искусство вранья скоро будет потеряно. Что вы хотите, когда семилетние мальчики уже обыгрывают в шахматы Капабланку и понимают схему детекторного приемника. А вам Сема врет только впятеро, не больше.

- Допустим,- согласился Багрицкий.

- Если так, то вы, Эдя, худо-бедно, а решили истратить на птиц не две тысячи рублей, а скажем, впятеро меньше,- четыреста рублей.

- Верно! - подтвердил Багрицкий.

- Этого нельзя допустить,- сказал ледяным голосом Бабель.- Ни в коем случае. Хватит с вас двухсот рублей. Я даю вам настоящую цену.

- Последняя цена,- сказал Багрицкий,- четыреста рублей, и ни копейки меньше!

Он хлопнул ладонью по "обломку империи".

- Что вы такое говорите, Эдя? - воскликнул Бабель топом перекупщика.Побойтесь бога! Четыреста рублей! Какой кретин даст вам четыреста рублей!

И Бабель в свою очередь ударил ладонью по "обломку империи".

- Триста рублей - и кончим этот разговор!

Началась игра. Бабель придумал ее молниеносно, на ходу, чтобы выйти из неловкого положения, в какое попал.

Он перевел неприятный разговор в шутку. Багрицкий подхватил эту шутку. Она была очень сейчас кстати. Она спасла Бабеля от открытой ссоры с Багрицким.