Книга Снов

Всё было, как всегда, как в том, далёком прошлом — у Лас всегда порядок. Не вылизанный до предела — нет, всегда есть чуточку беспорядка: что-нибудь немного не на месте, приоткрыта дверца шкафа, или игрушки валяются на полу. У Лас были свои игрушки — статуэтки. Она расставляла их по комнате и говорила с ними, когда знала, что её не слышат сёстры или мама. Вейс ей не мешала, потому что никогда над этим не смеялась, даже мысленно.

…Всё, как при Лас, только Лас куда-то делась. Тефан, верхняя часть, лежит на диване — небрежно брошена. Видимо, Лас в последний момент выбрала другой, с другим узором. Вейс опустилась на колени у дивана, подняла тефан, прижала ткань к лицу. Лас, аромат её волос… её «духи»… Лас, где ты? Возвращайся! А если я могу хоть чем-то помочь, скажи! Дай знак! Пожалуйста!

Зеркало — латунь, как в старину, когда стекла не знали. Отполированная, жёлтая поверхность. Помню, как и я, и внуки подшучивали над такими привычками Лас, а она никогда не обижалась, только делала вид.

Вейс вздрогнула. Она посмотрела в глаза отражению, и ей показалось, что до слуха донеслась музыка. Далёкая-далёкая.

Мира, Дом 7, заброшенный город, долина Фаранао, королевство Фаэр, 13:42

Инженер понравился Мире — чем-то похож на Хорька, когда тот делом занят. Когда Мира и Хорёк-старший вошли в кабинет, самое чистое помещение в доме, Инженер заканчивал снимать данные. Старое, потускневшее, но целое ещё зеркало. Чистильщики потрудились на славу — в соседней комнате не было уже ни смрада, ни грязи Правда, фрагменты скелетов тоже не наводили на благодушные мысли, но это хоть не так противно. Тем более, что девять из них уже успели «одеть», нарастили из пластика мягкие ткани и восстановили голову — внешний вид погибшего.

— Что скажете? — поинтересовалась Мира. Хорёк монтировал свою аппаратуру. Вначале — в комнату войдут другие роботы, Хорёк произведёт тщательный анализ, и только потом туда войдёт Мира, в защитном костюме и фильтрами для всех органов чувств.

— Есть признаки прохода, — Инженер молод, но, по словам Хорька, необычайно талантлив. И тайно влюблён в Лас-Таэнин, как вполголоса заметила Вессен. Но боится проявлять чувства. Это я и сама вижу, подумала Мира. — Параметры соединения будут часа через три, можно будет пробить проход туда, откуда они приходили.

— Здорово! — восхитилась Мира. В её время такое было только в теории, и никто не верил, что такие проходы могут быть. Никто, кроме Вессен, которая пользовалась ими сама. Не умела открывать, но пользовалась готовыми.

Инженер замер. Посмотрел на датчики — на крохотный экран на своём запястье.

— Вы тоже слышите? — поинтересовался он. — Подойдите к зеркалу на шаг. Слышите?

— Чтоб мне лопнуть! — Мира удивилась. Слышит — далёкую, очень далёкую музыку. Симфонический оркестр.

— Оператор, у нас необычные сигналы, — сообщил Инженер. — Ставлю запись. Нет, оснований для эвакуации нет, на датчиках ничего опасного. Это музыка, Лас, Театр

Незнакомка вышла на сцену — её приветствовали аплодисментами — слишком долгими, на взгляд Лас, но, может быть, в этом мире она настолько знаменита?

Она узнала музыку. Сердце забилось сильнее, но не было страха. Музыку исполняли чуть-чуть не так, как в тот раз, но она не переставала быть волшебной.

Лас прикрыла глаза — и возникло ощущение, что музыка поднимает с собой — как волна прибоя — но не швыряет вниз, на камни и скалы, а мягко опускает. Вновь и вновь.

Вейс

Вейс замерла. Музыка звучала так, словно в комнате включено радио — и не оторваться, и слёзы сами собой наворачивались на глаза.

Мира

Мира тоже включила запись. Музыка доносилась уже не просто отчётливо, но громко — хотя слышна была всего в шаге-другом от зеркала. И… стало грустно и одиноко, радость уходила из жизни. Мира опомнилась, включила фильтры, и тишина — точнее, искусственный фон, приятный для уха и разума — вытеснил пришедшую неизвестно откуда музыку. Но запись продолжалась.

Лас, Театр

Чувства приходили, как и музыка — волнами. Какой у неё голос! Необычайный, волшебный! Неужели и там, по ту сторону снов, у неё был твой голос?

Образы кружились в голове, посторонние мысли исчезли прочь — оставалась только музыка, да восхитительный голос Незнакомки, и древние, печальные строки, написанные тем, кто не верил в добро…

Печаль легла на сердце, но не была она беспросветной и жгучей — сквозь её покрывало не переставало светить Солнце.

Ни единой фальшивой ноты, ничего, режущего слух — голос до взлетал птицей, то падал лавиной, и в нём сплавлялись чувства, и чувства были подлинными.

…Лас заметила, что не у неё одной текут слёзы — но люди и не думали как-то скрывать их или стыдиться…

Незнакомка подняла руки над головой, запрокинула голову — голос её, колдовской и сильный, приходил отовсюду — Лас не могла оторваться, отвлечься, огонёк надежды таял, таял, таял….

Она как будто очнулась от сладких грёз, выпрямилась, прижала ладони к груди…

Последние слова она произнесла тихо, почти что шёпотом, оркестр умолк — и голос её был слышен всем и каждому.