И еще желание — появиться там хотя бы случайно, хотя бы в мыслях — если не получается во снах. Тайно и ненадолго, тенью безучастного и, как хотелось бы, равнодушного прохожего послоняться по улицам и лицам города солнечных лучей и карандашных теней, скользнуть по взглядам и движениям многих и неважных прохожих, не знающих, даже не подозревающих о тени, еще одной, лишней, миллион первой, и от этого незаметной в их белом и солнечном городе.
И в результате, в момент протяжности — между мгновением и вечностью, во время смешения белого снега и черного воздуха, тихого падения и неподвижной темноты, Тень Ангела обязательно появится в Городе Мертвых — ведь только она может жить в этом моменте, потому что сама она — миг, блик, тень вспышки волнением или удивлением, или раздражением сверкнувшего в черном космосе взгляда.
Но какой она появится там?
Возможно она, эта тень, чернеющим сгустком спокойного внешне всадника, в надежных латах и на могучем коне, причем рысью, а никак не галопом промчится — но не очень быстро, по безлюдным улицам ночью или в предутреннем тумане? Всадник спокоен, но взгляд его жив. Там, внутри живет воспоминание, и он рад ночи и туману — они не просто его друзья, а соучастники. А конь подрагивает кожей — в нем сдерживаемое всадником движение и незнакомое ему, коню, место. На бархатной шкуре — блики горящих в ночи фонарей и тени высоких деревьев, а если в тумане — то просто белесые пятна.
А может черная тень упадет из черного неба? А если из серого, то серая? Пробив стремительным полетом облака. Сверху льдистые, они открыты свету высокой и белой Луны, а снизу мягкие и мутные, они обязательны — как граница, необходимая замкнутость пространства. Гулкий звук и тяжкий скрип — то тяжелая тень Ангела, на этот раз серая, ударила о кровельную жесть. Если ночь — то вокруг мокрые блестящие крыши, а если туман — то в нем слепые фонари, сном или мыслью сказочника очерченный для жизни Тени город.
Но, скорее всего, она появится в нем, мертвом для сказочника, но любопытном для нее городе, в виде случайного прохожего, не занятого ничем, или проезжего, коротающего прогулкой время остановки — в образе неприметного шпика, праздного туриста.
Неважно как, неважно где: черным ли всадником на пустынных ночных улицах, быстрой ли стрекозой в сыром тумане, или незаметным прохожим на солнечной стороне или в тени каштанов, но она обязательно должна столкнуться, или даже — отыскать не только тень Сказочника — что, в общем-то, вероятно, но и тень его Любви. А, узнав ее в толпе, Тень узнает и цвет ее волос.
5. Навигатор 1.
Точки над "Ё" — это снаружи замкнутый замок, это лязгнувшая вагонная щеколда. Не двоеточие и не многоточие, это стена без выси и конца, ограничение не всегда, но видимой Вселенной.
— Есть ли у вас пробка от водки? — выйдя из магазина и стоя на мокром, сером асфальте, спросишь ты двух мужиков, мимо идущих прохожих. Спросишь, надеясь на случайность — помог же тебе тот хмурый, когда ты купил четыре стакана? Донес, не расплескал и не отпил. Мир полон случайных и от этого добрых людей.
— Есть, — серьезно ответит тебе один из них и протянет пластмассовую пробку, вынув ее из кармана. От чекушки, и не важно, что пробок таких не выпускают давно, и что пойло закручивается удобной закруткой, теперь. А пойло, оно не нужно тебе.
— Будем завтра идти мимо, отдай.
— Конечно, — возможно, даже молча кивнешь ты, понимая, что эта пластмаска важна им — но не сейчас, а в вообще, а тебе — надо.
"А кто эти двое?" — вдруг в тревоге остановишься ты, а если стоял, то не двинешься с места. В сером дне, глядя им в след, сжимая теплую пробку в руке, еще не понимая, не подозревая, что это не день сер, а сон бесцветен, что медленный облачный рассвет похож на просыпание
Но есть уже и подозрение — иначе ты бы не остановился и не смотрел им в след, что эти двое — твое будущее? Что это ты сам, говорящий сам с собой? Или, о ужас — уже настоящее? Или, о хаос — недавнее прошлое? Что ты, задающий вопросы и с пробкой в руке — ты в прошлом, такой, а с пробкой в кармане — в сейчас или в завтра, или в всегда, и что чекушечная пробка — связь твоих времен.
И тут ты вспомнишь взгляд, но не тот, каким смотрели на тебя идущие мимо и выручившие пробкой, и даже не тот, что был как выкрик стремительно летящей птицы, как блеск холодного ножа — скользящего навстречу живой плоти, готового, вот-вот, напиться теплой крови.
А может, не напьется?
Все может быть, но этот взгляд похож на кованые гвозди. Они черны и холодны, они не обжигают, но только что, совсем еще недавно, они горели малиновым цветом. На кузне, в горне, в пристройке к чему-то большому, и там что-то дышит внутри.