Книга судьбы

Отсутствие известий о Саиде сводило меня с ума. Наконец я упросила госпожу Парвин зайти в аптеку и разузнать о нем. Хотя она побаивалась Ахмада, авантюрный дух взял верх. Кто бы подумал, что однажды мне придется довериться этой женщине? Она все равно не очень-то нравилась мне, но другой связи с внешним миром у меня не было. Почему-то против ее визитов ко мне никто в семье не возражал. На следующий день она снова зашла. Матушка возилась в кухне. Возбужденная, встревоженная, я поспешила спросить:

– Что вы узнали? Вы сходили в аптеку?

– Еще бы, – ответила она. – Зашла, купила кое-каких мелочей, а потом спросила доктора, отчего не видать Саида. Он ответил: “Саид уехал к себе на родину. Тут ему оставаться нельзя было: бедный парень лишился имени и репутации, да и жизнь его оказалась под угрозой. Я сказал ему: ‘Что, если в темноте кто-нибудь нападет на тебя с ножом и зарежет?’ Погибнуть таким молодым… Они бы все равно не отдали ему ту девушку. Этот ее сумасшедший братец!” Так что Саид бросил университет и уехал к себе в Резайе.

Я почувствовала, как по щекам ручьем бегут слезы.

– Перестань! Хватит плакать! – пожурила меня госпожа Парвин. – Прежде ты думала, будто он умер, так возблагодари же Аллаха: он жив. И наберись терпения. Как только эта история забудется, он, наверное, постарается связаться с тобой. Хотя я бы тебе советовала забыть о нем. Братья не согласятся выдать тебя за него. Ахмад ни за что не позволит… Разве что отца ты сумеешь уговорить? Так или иначе, подождем – увидим, даст он о себе знать или нет.

Только-то и радости за все новогодние каникулы – меня дважды вывели из дому. Один раз в общественные бани на традиционное предновогоднее купание. При этом мне никого увидеть не удалось, потому что родичи специально выбрали самый ранний утренний час. Во второй раз мы ходили к дяде Аббасу поздравлять с праздником. Все еще было холодно. В тот год весна запоздала, но воздух был наполнен свежим запахом Нового года. Как приятно было выйти из дому! Казалось, на улице и чище, и светлее. Дышалось легко.

Жена дяди не дружила с нашей матерью, их дочери не водились с нами. Старшая дядина дочь, Сорайя, сказала:

– Масумэ, ты еще больше вытянулась.

Жена дяди тут же вмешалась и сказала:

– А как похудела! Уж не болела ли чем?

– Да нет же! – возразила Сорайя. – Она много учится, оттого и худеет. Масумэ, отец говорит, ты лучшая ученица в классе?

Я потупила глаза. Что я могла ответить? Матушка поспешила мне на помощь:

– Она сломала ногу, вот и похудела, пока лежала. Вы ж никогда не поинтересуетесь, как ваши родственники поживают.

– Мы с отцом хотели вас навестить, – сказала Сорайя. – Но дядя ответил, что себя плохо чувствует и не готов принимать гостей. А как ты сломала ногу, Масумэ?

– Поскользнулась на льду, – еле выговорила я.

Чтобы сменить тему, матушка обернулась к дядиной жене и сказала:

– Ваша Сорайя уже получила аттестат. Не пора ли подыскать ей мужа?

– Нет, она в университет поступит, будет учиться. Ей еще рано.

– Рано? Глупости! Как бы поздно не было. Думаю, вам уже не найти для нее подходящего мужа.

– Женихов достаточно, и вполне достойных, – отпарировала жена дяди. – Но такая невеста, как наша Сорайя, не за всякого пойдет. У нас в семье все образованные, и мужчины, и женщины, не то что какие-нибудь провинциалы. Сорайя хочет выучиться на врача, как дочери моей сестры.

Родственные визиты всегда заканчивались спорами и взаимными обидами. Матушка, с ее вздорностью и резким языком, ухитрялась задевать всех. Не зря сестра отца сравнивала ее язык с бритвой. Мне бы хотелось дружить с семьей дяди, но слишком отдалили нас эти раздоры.

Миновали новогодние праздники, а я все еще сидела дома. Робкие намеки насчет курсов шитья не увенчались успехом. Ахмад и Махмуд не собирались выпускать меня из дома ни под каким предлогом, а отец не вмешивался. Для него я словно умерла.

Скука одолела меня. Переделав дела по дому, я поднималась наверх, в гостиную, и подолгу смотрела на тот участок дороги, который был виден из окна. Вот и вся связь с внешним миром. Даже это приходилось держать в тайне: прознают братья, замуруют мое окно. А я надеялась когда-нибудь углядеть в эту щель Парванэ или Саида.

К тому времени я уже поняла, что выйти из отчего дома смогу лишь чьей-то женой. То было единственное решение проблемы, все члены семьи на том согласились. Мне каждый камень в этом доме сделался ненавистен, но я не могла предать милого моего Саида – и зачем? Чтобы одну тюрьму сменить на другую? Я готова была ждать его до конца моей жизни, и пусть меня за это хоть на плаху тащат!