Книга судьбы

– Добрый день, молодая госпожа! – затрещала госпожа Парвин. – Похоже, вам тут прекрасно живется: ушли из дома и не оглянулись. Ваша матушка умирает с тоски. Я ей и говорю: “Пошли, своими глазами убедитесь – все в порядке с вашей дочуркой”.

– Глаз не кажешь, девчонка! – заворчала мать. – Я до смерти переволновалась. Три недели глаз не спускаем с входной двери, всё тебя ждем. Или ты вовсе забыла, что у тебя есть на свете отец с матерью? И наши обычаи и традиции выкинула из головы?

– Вот как! – огрызнулась я. – Это про какие же вы изволите говорить обычаи и традиции?

Госпожа Парвин закачала головой, подавая мне знак вести себя смирно, и вмешалась:

– Ты нас хотя бы в дом пригласи. Бедная женщина шла по такой жаре немалый путь.

– Хорошо, – сказала я. – Заходите, прошу вас.

Карабкаясь по лестнице, мать продолжала ворчать:

– Весь день после свадебной церемонии мы ждали вас, до поздней ночи – когда же молодые пожалуют к нам. Никто не явился. Тогда мы сказали: наверное, придут на следующий день, потом: придут в пятницу, потом: не в эту пятницу, так в следующую. Наконец я сказала себе: “Должно быть, девочка умерла или с ней что-то случилось! Как могла она оставить отчий дом и не заглянуть к нам? Словно у нее нет и не было отца с матерью, которым она всем обязана”.

Под такие речи мы добрались до холла наверху, но тут я не выдержала:

– Обязана? – крикнула я. – Чем, за что? За то, что сотворили меня? Разве я просила зачинать меня? Вы сделали это для собственного удовольствия, а когда получили вместо сына дочь, плакали и рыдали и сокрушались о том, что меня родили. Что хорошего вы сделали для меня? Я молила отпустить меня в школу. Отпустили? Я молила не выдавать меня замуж, позволить мне прожить еще год или два в вашем доме, где мне было так плохо! Позволили? А сколько вы меня били? Сколько раз я была близка к смерти? Сколько месяцев вы продержали меня под замком?

Мать уже выла в голос, а госпожа Парвин глядела на меня с ужасом, но в моем сердце словно лопнул нарыв гнева и возмущения, и я уже не в силах была остановить этот поток.

– С тех пор как себя помню, вы говорили, что девочка уйдет в чужую семью, и вы поспешили отдать меня чужим. Так торопились избавиться, что и не поинтересовались, кому меня отдаете. Своими руками вытащили меня из-под кровати, чтобы поскорее вышвырнуть из дома. И не вы ли сказали, что меня надо выдать замуж, иначе Махмуд не может жениться? Выбросили, избавились? Значит, теперь я принадлежу не вам, а чужой семье. И вы ждете, что я буду целовать вам руки? Замечательно! Все продумано.

– Довольно, Масумэ! – остановила меня госпожа Парвин. – Стыдись! Посмотри, что ты делаешь с этой несчастной женщиной! Как бы то ни было, они – твои родители, они тебя вырастили. Разве отец не любит тебя? Разве он не мечтал о том, чтобы у тебя было все, разве не тревожился за тебя? И я видела, каково пришлось этой женщине, когда ты болела. Все ночи она сидела над тобой до рассвета, плакала и молилась за тебя. Прежде ты не была неблагодарной дочерью. Любые родители, даже самые плохие, достойны благодарности. Хочешь ты этого или нет, но ты и в самом деле в долгу перед ними и обязана это помнить и признавать, чтобы не прогневить Аллаха и не стать его жертвой.

На душе полегчало, и я успокоилась. Обида и гнев, столько времени терзавшие меня, вытекли, как гной из вскрытого нарыва, слезы матери унимали мою боль, как бальзам.

– Долг перед родителями? Свой долг я соблюду. Не хочу, чтобы в итоге на меня же и свалили вину. – Обернувшись к матери, я заявила: – Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, я это сделаю, но не рассчитывай, что я забуду, как ты со мной обошлась.

Заливаясь слезами, мать сказала:

– Сходи, принеси нож, отрежь руку, которая вытащила тебя из-под кровати! Перед Аллахом клянусь: тогда мне станет лучше, я не буду так страдать! Сто раз на дню я говорю себе: “Хоть бы Аллах иссушил твою руку, женщина! Как посмела ты избивать невинное дитя?” Но, детка, если бы я этого не сделала, что бы сталось с тобой, разве сама не понимаешь? Братья тебя на куски бы покрошили! Ахмад с самого утра меня предупредил: “Если девчонка начнет выламываться и попытается нас осрамить, я ее сожгу!” А у твоего отца всю неделю болело сердце. Тот день он продержался только на таблетках и порошках. Я боялась, как бы у него сердечный приступ не приключился. Что мне было делать? Клянусь, сердце у меня разрывалось, но я не знала, как иначе поступить.

– То есть ты не хотела поскорее выдать меня замуж?

– Хотела! Тысячу раз на дню я молилась, чтобы приличный человек посватался, взял тебя замуж, увел из этого дома. Думаешь, я не понимала, как тебе плохо, как ты несчастна, словно в темнице? С каждым днем ты худела и желтела. У меня сердце разрывалось, стоило мне на тебя взглянуть. Я молилась и давала Аллаху обеты, чтобы для тебя нашелся хороший муж и ты освободилась. Так убивалась о тебе, что чуть не умерла!

Эти добрые слова растопили лед моего негодования. Я сказала:

– Пожалуйста, не плачь. – И принесла три стакана охлажденного шербета.