Книга судьбы

Примерно в середине сентября Махмуд предупредил, что готовит пышную поминальную службу в честь нашего отца. Хотя мы уже пропустили месяц со дня первой годовщины, против планов Махмуда никто не возражал: прекрасная мысль – почтить память дорогого нам всем человека, раздать милостыню на помин его чистой души.

Поскольку уже было введено военное положение и строго соблюдался комендантский час, мы сочли наилучшим провести эту церемонию в пятницу в полдень и занялись делом, готовили угощение и все прочее. Список гостей все пополнялся, а я мысленно хвалила Махмуда, у которого достало решимости собрать людей в такие тревожные времена.

В пятницу мы с утра трудились в доме Махмуда. Этерам-Садат – она сильно растолстела – металась, задыхаясь, взад и вперед. Я чистила картошку. Наконец жена Махмуда рухнула возле меня.

– Столько хлопот! – сказала я ей. – Спасибо! Мы все очень тебе благодарны.

– О, не благодари, – ответила она. – Давно пора было устроить молитвенную встречу в память отца, упокой Аллах его душу. К тому же в нынешних обстоятельствах это отличный повод собрать людей.

– Кстати, дорогая Этерам, как у вас с братом обстоят дела? Постучу по дереву: вы вроде бы больше не ссоритесь?

– Что ты! Все в прошлом. Теперь я Махмуда почти и не вижу, когда уж ссориться. Домой он приходит усталый и озабоченный, ко мне и детям даже не приближается и ни на что не ворчит.

– Но по-прежнему все такой же одержимый? – допытывалась я. – Как ни совершит омовение – все “неправильно, недостаточно хорошо, нужно еще раз”?

– Да не подслушает нас дьявол – стало намного лучше. Он так занят, некогда ему руки-ноги по сто раз перемывать. Знаешь, благодаря революции он словно бы стал другим человеком. Как будто все его болячки разом прошли. Он говорит: “По словам аятоллы, я борюсь в первых рядах революции, а это все равно что джихад во имя Бога, и я удостоюсь величайшего благословения”. Да, теперь он если чем и одержим, то революцией.

После обеда начались речи. Нам из задней комнаты было не очень хорошо слышно: поскольку не хотели, чтобы голоса доносились до улицы, рупором не пользовались. Гостиная и столовая были набиты битком, кое-кто стоял во внутреннем дворе, приникнув к окнам. После нескольких выступлений за революцию, против тиранического правления, с призывами свергнуть режим взял слово дядя Этерам-Садат. Он был известным муллой, за свои речи отбыл несколько месяцев в тюрьме – герой. Сначала он кратко упомянул добродетели отца, а затем сказал:

– Эта достопочтенная семья много лет борется за веру и отечество и понесла немалые потери. В 1963 году, после событий 5 июня и ареста аятоллы Хомейни, они вынуждены были покинуть свой дом и переехать из Кума в Тегеран, ибо там их жизни подвергались опасности. Прекрасный молодой человек погиб, их зять до сих пор томится в тюрьме, и один только Аллах ведает, через какие он прошел мучения…

В первую секунду я растерялась. Не могла сообразить, кого он имеет в виду. Подтолкнув локтем Этерам-Садат, я спросила:

– О ком это он?

– О твоем муже, разумеется.

– Нет, а что за молодой человек погиб?

– Это он про Ахмада.

– Про нашего Ахмада?

– Ну конечно! Ты никогда не задумывалась, при каких таинственных обстоятельствах он погиб? Прямо на улице… А нас еще много дней не извещали. Когда же Али вызвали на опознание, он видел на трупе синяки и следы борьбы.

– Вероятно, подрался из-за наркотиков с другим таким же героинщиком.

– Не говори так о покойнике!

– А кто наговорил твоему дяде небылиц про наш переезд из Кума?

– Неужто ты не знала? Твоя семья уехала из Кума после событий 5 июня. Твой отец и Махмуд были в опасности. Ты, наверное, была еще слишком юна и ничего не запомнила.

– На самом деле я прекрасно все помню, – возмутилась я. – Мы переехали в Тегеран еще в 1961-м. Как мог Махмул наврать твоему дяде, прикарманить искренние чувства этих людей?

Мулла тем временем пустился нахваливать Махмуда: сын такого прекрасного отца и сам вырос достойнейшим человеком, всю свою жизнь, все достояние он отдает революции, не останавливается ни перед каким испытанием, ни перед какой жертвой… Он поддерживает деньгами десятки семей политических заключенных, опекает их, словно родной отец, и в первую очередь, конечно же, семью своей сестры. Он снял с ее плеч все тяготы жизни, не допустил, чтобы племянники в чем-либо нуждались, хоть на миг почувствовали себя сиротами.

Тут дядя Этерам-Садат подал Сиамаку знак, и мой сын вышел из толпы и приблизился к нему. Его, похоже, натаскали: Сиамак точно знал, в какой момент ему следует встать и что делать. Мулла погладил мальчика по голове и сказал:

– Это невинное дитя – сын одного из поборников ислама, который уже немало лет провел в тюрьме. Преступный режим осиротил этого ребенка и сотни таких, как он. Благодарение Аллаху, у этого мальчика есть заботливый, самоотверженный дядя, господин Махмуд Садеги – он занял опустевшее место, стал ему вместо отца. А иначе одному Аллаху ведомо, что бы сталось с этой злосчастной семьей…