Книга судеб Российской Федерации

Телевизор, который, как кровать и стол, выдвигался из стенной панели, Петр смотреть не мог, его тут же начинало тошнить от одной только рекламы, от которой совершенно некуда было деться. Два раза он заходил в видеотеку и брал кассеты с фильмами, но и от них, почему-то, тошнило.

И вот в один прекрасный (хотя, почему, собственно прекрасный?) день, на него навалилась такая хандра, что ему вдруг сделалось на все наплевать. И утром следующего дня он не вышел на работу. С наслаждением остался в постели, уснул после побудки и проспал до десяти часов, пока дверь не открылась и на пороге не возникла приземистая фигура Азы Антоновны. Она вошла, в своей аляповатой деревенской кофточке красного цвета и синей юбке чуть ниже колена, под которой было видно бутылочной формы ноги.

- Таак, - протянула она, усаживаясь на стул и разглядывая Петра, который приоткрыл один глаз, и тут же снова закрыл. - Казеним, стало быть?

- Казеним! - радостно согласился Петр, натягивая одеяло до подбородка. - Что хотите делайте, убивайте, режьте на части, колесуйте, на дыбу вздергивайте...

- На кол посадим, - ласково подсказала Антоновна.

- Да ну, - усомнился Петр. - Не может быть. В наш-то просвещенный век?

- А что? Очень показательно, гы-гы. Соберем всех, дабы никому неповадно было, пусть посмотрят. А ты, сидя на колу, будешь рассказывать, как докатился до жизни такой. Очень поучительное зрелище. В целях воспитания личного состава, гы-гы.

- А, сажайте, - легкомысленно махнул рукой Петр.

- Ух, ты какой! - Антоновна нахмурилась. - И не мечтай. Мы с такими знаешь как поступаем? Мы их наверх выпускаем, ага. А они потом сюда сами просятся.

- Врете!.. Ой, простите...

- Ничего, ничего. Я вру, конечно. Частенько, особенно когда подвыпью, гы-гы. Но не в этом случае, Петруша. Вставай, пойдем.

- Куда?

- Куда, куда. На кудыкину гору. Денисыч тебя в город отвезет.

- А как же государственная тайна?

- Какая тайна? Ах, это? - она обвела рукой стены. - Так это никакая не тайна. Это брехня одна, тебе и не поверит никто. Фээсбэшники не поверят от того, что такого быть не может, чтобы без их ведома. Милиция не поверит, потому что ей не до этого, с психами она не связывается. Кому расскажешь? Алексею? Или статью напишешь? Ну-ну, давай. А я буду посмотреть.

- Погодите, - растерялся Петр. - Как это фээсбешники не поверят? Они ж не дураки там. У них же принцип такой - если есть вероятность, считается, что она сбылась...

- Это ты книжек начитался, милый. Ну, что я тебя уговариваю? Пойдешь наверх? А нет, так живо работать!

- Пойду наверх! Еще как пойду! Солнышко увидать, воздухом подышать.

- Давай, давай, дыши. Выхлопом ты надышишься. И дымами всякими. Я ж говорю, сам назад запросишься. Давай хоть об заклад биться.

- А давайте биться! - Петр вскочил с постели, в одних трусах, потом вдруг застеснялся, быстро натянул штаны и рубашку. - Что поставите?

- Коньяку бутылку. Настоящего, не подделку, которая в магазине. "Камю". А ты?

- А я... А я...

- А ты будешь работать и не рыпаться.

- Согласен!

Ударили по рукам.

Ехали опять в том же автобусе с запотевшими окнами. Петр провел рукой по стеклу, но разглядеть ничего не смог - стоило убрать руку, как стекло вновь покрывалось потом. Антоновна, сопровождавшая его, посмотрела насмешливо.

- Это на случай, если ты вдруг шпионов вздумаешь привести, гы-гы.

Петр только хмыкнул в ответ и отвернулся.

- Ну, касатик, приехали, - сказала Антоновна, когда автобус остановился и распахнул переднюю дверцу. - Сроку на спор даю две недели. Не запросишься в срок, твоя взяла, можешь приходить за коньяком. Запросишься... Да, вот тебе номер, позвонишь, - она дала ему бумажку с цифрами. - Это домашний Денисыча.

- А если я на Денисыча шпионов натравлю?

- Ох, Петруша! Ну, натравишь, и что?

- А то, что автобус ваш два года назад в аварии разбился, и его списали.

- Ну, списали, и что? Эх, касатик, да ты обратись в ФСБ, обратись. Если, конечно, стремишься в желтый дом попасть. Живо упекут, и как звать не спросят, гы-гы. Стали б мы тебя отпускать! Давай, давай, выметайся, меня еще дела ждут. Не один ты у меня, гы-гы.

Петр вышел, зажмурился от яркого солнечного света, от которого отвык в подземелье. Автобус, фыркнув вонючим выхлопом, укатил. Его высадили в знакомом переулке, недалеко от дома. Он побрел домой, разглядывал травку, пробивающуюся на газонах. Было тепло, даже жарко. Он расстегнул куртку, потом снял ее, перекинул через руку.

- Ничего, разберемся, - с оптимизмом прошептал он и зашагал к подъезду.