Книга тайн

В ту ночь произошли чудеса, хотя до рассвета меня ждали и новые. Скот, протоптавший тропинку к реке, принадлежал монастырю, свет которого я и увидел с реки. Каким-то образом мне в темноте удалось пройти по полю до ворот. Поначалу их не хотели открывать — монахи думали, что это какая-то уловка арманьякцев, и, уж конечно, я должен был казаться им подозрительным, безумным существом, если заявился к ним в такое время. Наконец мое отчаяние убедило их. Все их кельи были переполнены, поэтому меня поместили в часовне.

После вечерней службы в воздухе все еще висел запах благовоний. Скоро наступит рассвет, и монахи вернутся к заутрене. А пока я был один.

Я молился. Молился так, как в детстве, когда еще думал, что у меня есть душа, достойная спасения. Я молился каждой клеточкой своего существа. Я опустошил себя, сделал сосудом для Господа. Я покаялся во всех совершенных мною грехах. Я просил прощения. Я поклялся никогда не творить никакого зла, жить безупречной жизнью. Только бы Господь спас Каспара.

Но я был плохой сосуд, треснутый и дырявый. Я наполнял его моими молитвами, но они проливались. В тишине часовни у меня возникали другие мысли. Прошлое протекало сквозь меня.

Слепец в Париже. «Ты знаешь, что такое на самом деле философский камень? Это эликсир, средство против всего больного».

Николай за столом в пустой комнате. «Ты никогда не оставляешь меня, Господи, но охраняешь на каждом повороте с самой нежной заботой».

В передней части церкви стояла кафедра. На ней были вырезаны сцены творения — снизу вверх: от цветов и зверей у основания до человека и четырех ангелов, которые держали на плечах громадную раскрытую Библию.

Я подошел посмотреть на нее. Каждая страница была размером с могильную плиту, буквы текста громадные, чтобы самый слабовидящий из монахов разглядел их при свете свечи. Орнаментов и украшений, которые порадовали бы Каспара, почти не было. То была строгая красота.

Я зажмурил глаза и вслепую ткнул пальцем в страницу. Я молил Бога о том, чтобы Он ответил мне, показал слова утешения и надежды. Потом я открыл глаза и прочел строчку, в которую попал мой палец.

«Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся бы уже!»[41]

Эти слова не дали мне утешения. Но несмотря на мое отчаяние, более всего вывела меня из себя не жестокость слов, а ошибка в тексте: «чтобы он уже возгорелся бы уже». Я чувствовал в этом издевательство. Как я мог обрести успокоение в совершенстве Господа, когда простая ошибка писца могла разрушить его? Я смотрел на текст, такой чистый и читаемый, такой аккуратный и неверный. Я подумал об отпечатках моих медных дощечек: грязные и неровные, иногда почти нечитаемые, но чистые по смыслу.

Я поднял взгляд на Христа, спрашивая себя, а что было написано в Его книге. Новые воспоминания заговорили во мне.

Мастер монетного двора, пытаясь произвести впечатление на моего отца, сказал: «Все они должны быть абсолютно одинаковы, иначе все, что мы тут делаем, будет совершенно бесполезно».

И снова Николай: «Разнообразие ведет к ошибке, а ошибка — к греху».

Каспар: «Ты был художником, а теперь сделался менялой».

Я понимал, почему ошибка в Библии оскорбила меня. Оскорблен был сам я. Моя душа была книгой, продиктованной Господом, но настолько искаженной ошибками переписчиков, что потеряла всякий смысл.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».[42]

Слово было Бог; Слово было совершенно. Я был несчастным существом, столь же далеким от Слова, как звезды от моря.

Я утонул в собственных пороках. Я никогда еще не чувствовал себя таким несчастным. Каждый из своих грехов я ощущал как гнойник на коже. Я распростерся на полу. Яд стал проливаться из меня, и меня вырвало, но и когда в моем желудке ничего уже не осталось, я все равно не мог остановиться, меня сотрясали судороги сухого кашля, пока не вывернуло наизнанку до последней капли.

Я лежал на полу и стонал, хватая ртом воздух. Из глубин я призывал Господа. И Он ответил. В этой часовне, с купола которой смотрел Христос, я понял, что такое вечность. Все мое тело сотрясалось в осознании этого. Книга моего существа распалась на слова, слова распались на буквы, буквы — на отпечатки острого чекана, к которому они и восходили. В мгновение ока меня унесло в самые забытые уголки мира, где я примирился с Господом.

Сверкающие нити протянулись из свечей и обволокли меня. Они окутали меня полосами света, они нашептывали теплые слова прямо мне в душу. Я был прощен. Червь, демон, так долго обитавший во мне, был изгнан. Его сморщенное тело лежало на полу среди блевотины и яда.

Я всегда был с Господом, но в моем грехе не знал Его. Я всю жизнь ощущал Его, следовал Его дорогой, даже не зная этого. Принцип совершенства, единства всего сущего. Один Господь. Одна вера. Одно совершенное существо во Вселенной.

«Бог есть совершенная форма, в которой объединены все различия».