Книга тайн

— Вот этот виноградник, например. Понадобятся годы тяжелой работы, чтобы он начал плодоносить. Ты не стал бы этим заниматься, если бы считал, что у города нет будущего.

— Спрос на вино будет всегда. Чем хуже идут дела, тем больше спрос.

Фуст еще какое-то время смотрел на необработанную землю вокруг, потом перевел взгляд на меня. «Зачем ты вернулся?» — спрашивали его проницательные глаза. Но он не стал задавать вопросы — ждал, чтобы я начал первым.

— Вино не единственный продукт, который выходит из-под пресса, — сказал я.

Он молчал. Я вытащил из сумки листок бумаги.

— Я изобрел необыкновенное искусство. Новая форма письма без пера.

Он развернул лист, вгляделся в него.

— Индульгенции?

— Это только начало. — Я снова запустил руку в сумку и извлек оттуда небольшую брошюру, четыре листа, сложенные таким образом, что получилось шестнадцать страниц. — Латинская грамматика Элия Доната. Книга, которая нужна каждому ученику в каждой школе.

Он нетерпеливо посмотрел на меня — уж он-то знал, что это такое:

— Я их продал, наверное, с три сотни. Спрос такой, что писцы не успевают писать.

— Я могу готовить их быстрее и дешевле всех писцов, вместе взятых.

Фуст оглядел поле под будущий виноградник и ничего не сказал. Он в коммерции собаку съел и научился контролировать свои эмоции. Но вот удивление свое скрыть не мог.

Он прочел несколько первых строк в брошюрке.

— Никаких поправок, — сказал он.

Так оно и было. В отличие от других рукописей здесь отсутствовали вычеркивания и исправления на полях.

— Используя эту новую форму письма, мы можем вычитывать текст и исправлять ошибки до того, как слова появятся на бумаге.

Тут даже его сдержанность дала трещину, и он смерил меня внимательным взглядом — уж не дурачу ли я его.

— Покупатели любят видеть исправления, — только и сказал он.

— Исправления — это грязь на странице. Они ее уродуют.

— Они доказывают, что писец дал себе труд перечитать написанное.

— Но если бы он дал себе труд быть внимательнее при написании, то никаких исправлений не потребовалось бы.

— Совершенным может быть только Бог.

— Тогда я буду настолько совершенным, насколько это возможно.

Фуст снова посмотрел на страницы.

— Тут еще есть над чем поработать. Письмо — это не только отсутствие ошибок. Не знаю уж, как были написаны эти страницы, но сделано это довольно коряво.

— Вот почему мне и нужны деньги. Чтобы усовершенствовать изобретение. Я подумал, что ты с твоим интересом к книготорговле заинтересуешься этим. — Я протянул руку, собираясь забрать грамматику. — Видимо, я ошибся.

Фуст не отдал мне книгу.

— Новая форма письма, которое можно прочесть, прежде чем оно написано, и изготовить за месяц столько копий, сколько писец не изготовит и за всю жизнь, — сказал я. — Сколько ты готов за это заплатить?

Фуст ехидно улыбнулся.

— Кажется, ты собирался назвать мне сумму.

Я уже был сыт по горло выпрашиванием жалких кредитов, которые едва покрывали проценты с предыдущих. И целый синдикат инвесторов мне тоже был ни к чему — их ссоры отнимали у меня больше времени, чем сама работа. Я решил осесть в Майнце. И это означало, что у проекта должен быть один-единственный инвестор, настолько в нем заинтересованный, что не сможет допустить провала.

— Тысяча гульденов.

Фуст поднял руки и подышал на них.

— Это сумасшедшие деньги. Как ты собираешься их потратить, чтобы они с прибытком вернулись ко мне?

— Пойдем, я тебе покажу.

LXI

Окрестности Манхейма, Германия

— То, на копию чего вы смотрите, это первая или вторая из напечатанных книг.

Они припарковались на площадке для отдыха. Эмили положила себе на колени распечатку восстановленного листа и бестиарий, Ник оглянулся вокруг — не видит ли их кто. Перед ними был лишь темный сосновый лес с провисшими под грузом снега ветками. За спиной у них по автомагистрали А5 неслись машины.

— Из напечатанных где?

— Вообще где-либо. Точнее говоря, из напечатанных подвижными литерами.

Словосочетание «подвижные литеры» Ник узнал, хотя скорее как лицо в толпе, чем как старого приятеля. Он встречал этот термин где-то в журналах при перечислении ста величайших изобретений или людей, которые изменили мир. Обычно это словосочетание соседствовало с фамилией.

— Гутенберг?

— Именно. — Кожа у Эмили посерела от усталости. Без губной помады и туши для ресниц ее пухлые губы и темные глаза словно ввалились в лицо. Но когда она смотрела на страницы перед собой, чувствовалось, что энергия переполняет ее. — Что вы о нем знаете?

— А что о нем можно знать?

— Не много. Настолько мало, что до восемнадцатого века он был почти забыт. Он нажил себе влиятельных врагов, и после его смерти они приложили немало усилий, чтобы похоронить его наследство. И только когда ученые сотни лет спустя проанализировали сведения в архивах, они поняли.

— Что поняли?