Лампа выхватывала из темноты лишь три корешка книг, лицо и руки Конни. Вся остальная комната тонула во мраке. Конни наклонилась к нижней полке, где хранились самые толстые и тяжелые книги — Библии или Псалтыри. Пуританская доктрина утверждает, что грамотность необходима для восприятия благодати Господней, потому каждая добропорядочная семья должна иметь экземпляр Откровения Божьего. Поставив лампу на пол, Конни вытащила с полки увесистую книгу и начала перелистывать страницы, с трудом удерживая фолиант другой рукой. Это была Библия, и очень старая, судя по орфографии и тонкой бумаге. Семнадцатый век, решила Конни, довольная своим образованием, и даже поразмышляла, сколько может стоить такая книга. Но Библия, даже старая, не редкость, их печатали много. К тому же этот экземпляр покрыт плесенью и пострадал от воды — страницы раскисли и испачкались.
Долистав до Исхода, девушка вдруг задумалась: что же все-таки она надеется найти в этом доме? Лиз говорила, что Конни поладила бы с Софией. Но Конни никогда толком не знала свою бабушку. Кем была эта странная упрямая женщина? Чья история скрыта в этом доме?
Мысли неторопливо и бессвязно блуждали в голове, и вдруг рука, державшая Библию, задрожала от горячего, обжигающего покалывания — как будто затекла или коснулась оголенного провода. Вскрикнув от боли и удивления, Конни выронила книгу.
Странное ощущение тут же прошло, и Конни, растирая руку, уже сомневалась, было ли оно. Она присела посмотреть, не развалилась ли ветхая книга от падения.
Освещенная тусклой лампой раскрытая Библия лежала в облаке пыли. Конни уже собиралась поднять ее с пола, когда заметила между страниц что-то маленькое и блестящее. Поднеся лампу поближе, она провела рукой по кромке листов, нащупала предмет и осторожно вытащила его из укромного места.
Это был ключ. Очень старый, длиной три дюйма, с богато украшенной головкой и полой ножкой. Он явно предназначался для двери или большого сундука. Конни смотрела на него в тусклом свете лампы, размышляя, зачем его спрятали в Библию — для закладки он слишком громоздкий. Озадаченно переворачивая ключ в руке, Конни увидела крохотный кусочек бумаги, торчащий из ножки. Она сосредоточенно сдвинула брови. Осторожно поддев ногтем, извлекла бумажку наружу. Оказалось, что это пергамент, свернутый в тугую трубочку. Положив ключ на колени, Конни поднесла миниатюрный свиток к лампе и стала по миллиметру разворачивать хрупкий листочек. Он был не больше ногтя и весь в темных пятнах.
Едва различимые в тусклом свете лампы, на пергаменте поблекшими чернилами были выведены два слова:
Интерлюдия
Судья Сэмюэль Эплтон, эсквайр, попробовал поджать пальцы ног внутри ботинок и нахмурился. Вот уже несколько недель, как не дающая покоя тупая боль поселилась в большом пальце, который распух и горит. Ботинок невыносимо тесен, а от толстых шерстяных носков становится еще хуже. Он вздохнул. Может, после трудового дня жена сделает ему припарку. Судья заерзал на стуле, промокая влажный лоб платком. Предстоящий день зиял перед ним как пропасть, и он вознес молитву, чтобы поскорее наступил вечер.
На улице было жарко и пыльно. Желтые лучи солнца ручьями проливались через окна на деревянный пол молитвенного дома. Эплтон восседал в величественном гобеленовом кресле, облокотившись о широкий стол, который стоял у одной из стен большого зала. Зал тихо гудел разговорами, пока люди рассаживались по скамейкам и боковым стульям в ожидании судебного заседания. Женщины в белых чепцах склонились над вязанием и шитьем, загорелые мужчины переговаривались, кивая головами. Те, кого привели сюда предстать перед судом за проступки, понуро сидели отдельно от всех, некоторые из них нервно потирали руки. Эплтон ворчал про себя. Судебные процессы с легкостью заменяли театр. Его благочестивые собратья всегда интересовались грехами друг друга.
Эплтон глянул налево, на самодовольных присяжных, сидящих на стульях с высокими прямыми спинками и готовых вынести приговор своим ближним. Некоторых он знал. Вот лейтенант Дейвенпорт, старшина присяжных — добрый человек со страшным лицом: от лба до подбородка шел глубокий шрам, полученный в войнах с индейцами и придающий ему свирепый вид, но на самом деле скрывающий простую и искреннюю душу. Рядом с ним весельчак Уильям Торн, который держит таверну на Ипсвичской дороге, и достопочтенный Пэлфри, башмачник, который все время лезет участвовать в городских советах. Эплтон с отвращением фыркнул. Пэлфри сидел во всех жюри присяжных в этом году, и его даже хотели избрать городским оградоблюстителем. Ходили слухи, что он выдвигался в полноправные члены церковной общины. Еще трое Эплтону были неизвестны — наверное, местные ремесленники среднего пошиба, но достаточно состоятельные, чтобы решать судьбы других.