Задумавшись над этим всерьез, я неожиданно понял всю эфемерность своего нынешнего положения. Ведь то, что я – дракон-убийца для меня в не большей степени верно, чем то, что я впал в детство или сделался гонщиком "Формулы-1". Да и убиваю я лишь индивидуумов, приостанавливая деятельность биохимических процессов и стирая память на манер того, как это делается в компьютерах. На месте прежней информации вскорости появляется новая. А для человека я определяю всего лишь одну из бесконечного множества равноправных версий судьбы, сквозь которые проходит его сознание. Человека убить нельзя – он и без этого мертв.
Разумеется, попутно мне пришлось дать объяснение немалому числу других понятий.
Любители эсперанто набросились на меня, будто татаро-монгольская орда на Европу. Как же! Ведь я посягнул на человеческую индивидуальность. Согласно моим утверждениям выходит, словно все мы – как бы один человек, ведь бесконечное число вариантов судьбы охватывает нас всех. И этот пресловутый поток сознания, проходя через каждого, объединяет нас в единое целое.
Мне удалось их немного успокоить – пока об этом речь не идет. Хотя, быть может, в этом и кроется истина. И все же мне кажется, что в самом потоке сознания – некоем эфире – уже заложена человеческая личность. Ведь понятие "индивидуум" неразрывно связано с памятью, а понятие "личность" – всего лишь с чертами характера и наклонностями. Я могу быть наследным принцем или нищим, но если по натуре я – грешник, то на какой из бесконечного количества версий судьбы ни остановиться, праведником мне не бывать.
Пока я занимался в Дублине столь достойной деятельностью, выстрелы продолжали греметь. По обе стороны от океана ребята-драконы не дремали. Еще тогда, в Солт-Лейк-Сити, я начал подозревать, что уже не только я один ополчился против любителей эсперанто. Теперь в этом не оставалось сомнений. Ряды эсперантистов редели, словно стая уток в сезон охоты. Я не мог далее оставаться в стороне, и в один прекрасный день очередной тарантул получил имя Масперо.
Это произошло в зимнему саду дублинского особняка. Я посмотрел ему прямо в глаза.
– Мое имя – Дин Донн, – признался я.
Масперо удивленно замер.
– Не очень смешная шутка, – проговорил он, облизывая губы.
– А я и не шучу, – заверил я, вынимая "люгер" из кармана. – Попрошу принять во внимание, что согласно нашему же словарю, изменяясь как индивидуум, как личность вы остаетесь таким же, каким были прежде.
"Люгер" кашлянул, и Масперо повалился навзничь.
Во время панихиды я прилюдно поклялся, что продолжу совместно начатое дело, и оставшиеся члены Совета за исключением Лепаж-Ренуфа высказали желание всерьез подключиться к работе над проектом. Словарю я дал название "Точный словарь Масперо". Вместо Масперо в Совет был принят Либлейн, однако моя пуля тут же сразила его, после чего в ИСЛЭ избрали меня.
Разумеется, газеты обнаружили во мне очередную мишень для Дина Донна. Пришлось поверить им и спешным образом вернуться в Пенсильванию.
Нужно заметить, что в сфере подсознательного я еще не в полной мере освободился от Айры Гамильтона. Скажем, в ночных кошмарах до сих пор представал в облике этого шакала. Бывало, правда, что и во сне я был Дином Донном, или еще кем-нибудь, однако чаще все же это был он – Айра. Он как бы являлся из каких-то неведомых миров и пространств, из каких-то загадочных мест вроде царства Аида. Мало того, во снах он продолжал жить своей прежней жизнью. Сны иллюстрировали прошлое. Скажем, в первую ночь после возвращения в бункер мне приснился его разговор с отцом. Происходило это, в одном из скаутских интернатов как раз в то время, когда отец бросил на произвол судьбы свою очередную семью.
– Как дела, Айра? – поинтересовался отец, потрепав мальчика за плечо.
В ответ Айра Гамильтон только засопел.
– Сколько раз ты делаешь выход силой?
Ну вот, начинается!
– Десять, – неохотно отозвался Айра.
– А подъем переворотом?
– Семь.
– Неплохо. А подтягиваешься сколько раз?
– М-м-м… семнадцать.
– А отжимаешься на кулаках?
– Не помню.
Айра делался все угрюмее. Неужели больше не о чем говорить? У них, между прочим, имеются и общеобразовательные дисциплины.
– Ну раз не помнишь, значит много. – Отец рассеяно посмотрел по сторонам. – Окреп ты здесь, сынок. Н-да… А стреляешь как?
И тут лицо Айры вспыхнуло.
– Стреляю я лучше всех, – с каким-то мстительным выражением заявил он.
– Вот это номер! – воскликнул отец Айры Гамильтона. – Мой сын стреляет лучше всех в группе! Когда подрастешь, я организую для тебя охоту на львов.
Хорошо еще, что не на тарантулов, промелькнуло в голове у Айры. Разумеется, он не стал уточнять, что каждый раз, когда спускает курок, он мысленно видит посреди мишени физиономию отца. Что он всегда у него на мушке, отсюда и такие отличные показатели в стрельбе. И что когда он отжимается или делает подъем переворотом, силы ему придает слепая ярость, ненависть…
– Ну а кем ты хочешь стать? Теперь, когда ты такой крепкий…
– Киносценаристом, – неожиданно выпалил Айра. В панике, что если тут же не поставить точки над i, отец бесцеремонно залапает его будущее.