Книга, в которой исчез мир

Я самый тяжелый больной из всех вас и больше всех прочих достоин жалости, ибо уж я-то знаю, что такое здоровье. Но вам, достойным зависти счастливцам, это неведомо. Вы способны умереть, сами не замечая того.

Он оторвал глаза от страницы, чтобы эти слова еще некоторое время звучали в его душе. Потом он стал читать дальше.

Я имею в виду человека, самое имя которого обладает способностью изгонять бесов, я говорю об Иммануиле Канте. Говорят, что ночные духи пугаются, когда видят меч палача. Но в какой же ужас должны они прийти, если показать им кантовскую «Критику чистого разума».

Мысленно Николай снова был в Кенигсберге, вспомнилась ему и лекция, на которой он присутствовал. Автор строк, которые он только что прочел, в то время еще не родился. Но это было не важно. У истин есть свое время, но они лишены возраста.

Какой странный контраст между внешней безмятежностью жизни Иммануила Канта и его разрушительными, сокрушившими мир мыслями! Воистину, если бы тогда граждане Кенигсберга смогли по достоинству оценить все значение этих мыслей, то они боялись бы Канта много больше, нежели городского палача, который, велика важность, всего лишь казнил людей, — но добрые горожане видели в Канте только профессора философии, и когда он в определенное время проходил мимо, его дружески приветствовали и проверяли по нему карманные часы.

Но хотя Иммануил Кант, этот великий разрушитель в царстве мысли, далеко превзошел в терроризме Максимилиана Робеспьера, между этими людьми существовало несомненное сходство, заставляющее меня сравнить их друг с другом. Природой они были предназначены взвешивать в бакалейной лавке кофе и сахар, но судьбе было угодно положить одному на чашу весов короля, а другому — Бога. Да, Кант показывает нам, почему мы ровным счетом ничего не можем знать о Боге и почему невозможно любое разумное доказательство его существования. Я мог бы поговорить об этом более пространно, если бы меня не удерживало религиозное чувство. Уже один вид человека, рассуждающего о бытии Бога, возбуждает во мне особый, ни с чем не сравнимый страх и тревожную подавленность…

Он снова оторвался от книги, но не для того, чтобы переработать прочитанное, а для того, чтобы подготовить себя к следующему абзацу. Ибо этот следующий пассаж производил на него самое сильное впечатление. Когда он читал его, то неизбежно менялось его внутреннее настроение, с которым он переживал прочитанное. Казалось, это были его собственные слова.