«Книга Великой Ясы», или Скрижали Чингисхана

О необходимости проявлять осторожность и осмотрительность в смутную пору говорится в билике Чингисхана, посвященном одному из его соратников Даргай Ухе. Из билика, который Чингисхан сказал, разбирая достоинства другого своего военачальника, Есун-Бая, следует, что Великий монгольский хан «требовал, чтобы военачальники были внимательны к нуждам подчиненных, чтобы переходы были умеренны и чтобы силы людей и лошадей сберегались»[834]. В противном случае, какими бы качествами и достоинствами эти военачальники ни обладали, им, как считал Чингисхан, «не подобает начальствовать войском». Ибо испытывающим голод, находящимся на последнем издыхании их подчиненным никогда не одолеть врага.

Следующими двумя биликами Чингисхан хотел передать своим соратникам, простым воинам, глубокую веру в силу и вспомоществование Всевышнего Тэнгри, укрепить в них веру в правоту совершаемых деяний. По мнению Н. С. Трубецкого, эта попытка Чингисхана своеобразного «тэнгрианского воцерковлёния» своих воинов была связана с тем, что, «будучи лично человеком глубоко религиозным, постоянно ощущая личную связь с божеством (Всевышним Тэнгри. — А. М.), Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в подчиненных. Чтобы бесстрашно и беспрекословно исполнять свой долг, человек должен твердо, не теоретически, а интуитивно, всем существом верить в то, что его личная судьба, как судьба других людей и всего мира, находится в руках высшего, бесконечно высокого и не подлежащего критике существа; а таким существом может быть только Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.), а не человек… И проникнутый этим сознанием Чингисхан считал ценными для своего государства только людей искренне, внутренне религиозных»[835].

В следующем билике Чингисхан, говоря о боевой подготовке своих воинов, которых «командиры армейские должны хорошо обучать стрельбе из лука и езде на конях, упражнять их в этих делах и делать их сильными и храбрыми», сравнивает их с купцами, «привозящими парчовые одежды и хорошие вещи в надежде барыша, становящимися чрезвычайно опытными в тех товарах и материях». Если вспомнить, что Чингисхан пребывал тогда в стране сартаульцев (купцов, торгашей), это его сравнение покажется вполне уместным и логичным.

В последнем из процитированных здесь биликов Чингисхана их автор раскрывает нам, в чем состояло его «попечение и намерение». Из чего современный монгольский исследователь Ш. Бира делает вывод, что «…усилия монгольских ханов, прежде всего, были направлены против власть предержащих (враждебных государств. — А. М.), во главу угла ставились их (монголов. — А. М.) собственные политические и жизненные интересы… Цель их политической доктрины заключалась… в установлении политической диктатуры, в первую очередь ориентированной на интересы и выгоду своего кочевого народа»[836].

* * *

Мне представляется, что после того как к Чингисхану «прибыли Шигихутуг и бывшие с ним эмиры вместе с тем войском, которое уцелело, будучи рассеяно (воинством султана Джелал ад-Дина. — А. М.)», главной темой для его тогдашних нелегких размышлений, несомненно, стала подготовка собственного войска к решающей схватке с войском султана Джелал ад-Дина.

«Узнав, что Джелал ад-Дин хочет на рассвете переправиться [на ту сторону реки Инд], монгольские войска со [всех] сторон окружили султана…

Когда он понял, что неблагоразумно сопротивляться горе и сталкиваться с морем, он сел на свежего коня… ударил коня плетью и словно молния переправился через реку. На той стороне он спешился и стал обтирать воду с меча.

Чингисхан от чрезвычайного изумления положил руку на рот и, показывая Джелал ад-Дина сыновьям, говорил: „Только такой сын должен быть у отца!“…

Когда монгольское войско увидело, что Джелал ад-Дин бросился в реку, оно хотело было ринуться следом за ним, в реку, но Чингисхан воспрепятствовал…»[837]

Так завершилось решающее сражение второй фазы похода Чингисхана во владения хорезмшаха — сражение на Инде, в результате которого из нескольких десятков тысяч воинов армии Джелал ад-Дина на противоположный берег Инда, по сведениям Ан-Насави, смогли переправиться во главе с султаном Джелал ад-Дином лишь «…около четырех тысяч человек; они были босые и голые, будто воскресшие, которые были собраны и выведены из могил…»[838]