«Книга Великой Ясы», или Скрижали Чингисхана

«Никто из тысяч, сотен или десятков, к которым он приписан, не смеет уходить в другое место или укрываться у других, и никто того человека не должен к себе допускать,

а если кто-либо поступит вопреки этому приказу, то того, кто перебежит, убьют всенародно, а того, кто его укрыл, ввергнут в оковы и накажут. Посему никто чужого к себе допускать не может.

К примеру, если будет царевич, то и наималейшего звания человека к себе не пустит и от нарушения ясы воздержится»[627].

После того как Чингисхан покончил с Тэв Тэнгэром и его приспешниками, «пренебрегавшими обычаем (ёс. — А. М.) и законом (яса. — А. М.), соображениями разума и обстоятельства и по этой причине становившимися противниками управителей государства», он принял и добавил в «Книгу Великой Ясы» процитированный выше указ, согласно которому самовольные переходы от одного начальника (десятника, сотника) к другому были запрещены под угрозой смертной казни.

«С тех пор, — писал Г. В. Вернадский, — в особые книги стало заноситься распределение народа по тысячам и сотням, то есть между „тысячниками“ и „сотниками“ (и территория проживания и кочевий каждой „тысячи“. — А. М.). Это свидетельствовало о том, что империя Чингисхана основана была на всеобщем прикреплении населения к службе государству Каждый имел свое определенное место в войске или податном участке, и с этого места он не мог сойти»[628].

* * *

Ранее, говоря о враждебном внешнем окружении тогдашних владений Чингисхана, мы не упомянули чжурчжэньскую империю Цзинь, у которой улус «Хамаг Монгол» с 1196 г. находился в вассальной зависимости. С тех пор Чингисхан «вносил дань (империи. — А. М.) Цзинь ежегодными подношениями в тысячу лан золота»[629] и делал это, по-видимому, так справно, что приобрел «доверенность императора нючжей (чжурчжэней. — А. М.), который потом слишком долго смотрел сквозь пальцы на его честолюбивые замыслы… То, почему тины (чжурчжэни. — А. М.) допустили усиление Чингисхана, позволив ему покорить окрестные племена, подвластные Китаю (имеется в виду империя Цзинь. — А. М.), можно объяснить только недальновидностью тогдашнего правителя гинов (чжурчжэней. — А. М.), продажностью ряда его чиновников, которых Чингисхан, без сомнения, держал на жаловании, искусным сокрытием замыслов этого честолюбца, исправностью в выполнении условий подданства и наружным видом преданности и покорности к царствующей династии»[630].

Поворотным моментом в истории взаимоотношений империи Цзинь и монголов стал 1206 г., когда «Чингисхан возводит род монгол на небывалую высоту ставит его во главе большого кочевого государства и… осуществляет его старые мечты, даже далеко превосходит их»[631].

Однако Алтан-хан не пожелал расставаться со своими имперскими замашками в отношении своих прежних вассалов, как ни в чем не бывало, требовал уплаты ежегодной дани, «по-прежнему препятствовал экономическим отношениям, в частности торговле кочевых племен с Китаем, что приводило к крайнему дефициту товаров широкого потребления и продуктов питания, в которых нуждались кочевники»[632]. В этих условиях освобождение от вассальной зависимости, установление равноправных отношений стало первоочередной задачей Чингисхана.

Однако, как считают исследователи-монголоведы, у Чингисхана были и другие причины «жаждать войны с государством Цзинь». Большинство ученых видят в нем «мстителя за обиды, нанесенные цзиньцами его предкам, его роду… К этому влечет Чингиса его чувство долга перед своим народом, его родовое сознание… И эти „идейные“ начала должны были особенно воодушевлять войска Чингисхана, которые сознавали, что идут не только грабить и разорять богатые области, но и мстить врагам их императора, старым губителям его славного рода…»[633]

Одним словом, когда «жажда мести соединилась с жаждой крови, богатства и власти»[634], Чингисхан «стал замышлять поход на Цзинь… захотел отомстить… определенно решил направить карательную экспедицию, однако не осмелился двинуться необдуманно»[635].