Книга волшебных историй (сборник)

Сперва он подумал, что это какие-то вражеские партизаны в белых маскировочных одеяниях хотят его захватить и обезвредить. Потом, когда они уже подошли совсем близко, он принял их за врачей – вот сейчас они свяжут его смирительным скотчем, и он не сможет даже дверцы приоткрыть в своё оправдание. А уже совсем потом, когда белые облепили его со всех сторон и он не почувствовал неприятного, чужеродного ему тепла, Мятежный наконец понял, прозрел: это были снеговики!

Упасть он не успел – четыре пары крепких снежных лап подхватили его и понесли.

…Ещё когда Мятежный только вывалился на улицу из подъезда, его заприметила одна чувствительная снежная бабёнка. Сразу заподозрив неладное, она сорвалась с места и засеменила на соседнюю детскую площадку, где дремали ещё двое снеговиков, – покрупнее да посолиднее. Втроём они обежали все окрестные дворы, взбудоражили всю снеговую братию и толпой голов в двенадцать явились обратно во двор как раз вовремя.

Четверо самых рослых снеговиков ухватили Мятежного и плавно потащили к его подъезду, остальные пошагали следом. Холодильник пробовал упираться, но его металлический низ так ловко скользил по утрамбованному за день снегу, что снеговики справлялись с ним, как с игрушечным. Мятежный сделался в их лапах совсем невесомым, он уже не чувствовал себя, своей судьбы, своего призвания, своей участи. Он скользил назад, и наконец равнодушие приговорённого завладело им всецело. Холодильник перестал сопротивляться, и взгляд его сделался мутным, как подёрнутое морозцем стекло.

Тем временем повалил снег, какого давно не было в наших краях в новогодние ночи, завертелась настоящая пурга. Сугробы стали расти прямо на глазах. Снеговики тащили Мятежного к его подъезду, а он смотрел на растущие сугробы, плакал фреоновой жидкостью, и сквозь слёзы казалось ему, что его единоутробный ледокол медленно погружается в воды холодного океана, входит в самые долгие его льды. Он уже смирился с тем, что спасти ему никого не удалось. И не мог он понять лишь одного: почему он не видит суеты в иллюминаторах ледокола? Почему не снуют в разумной панике матросы и офицеры? Он даже замер от дикой, сумасшедшей догадки: а не мертвы ли они? Не были ли напрасными все его действия? Кому он хотел помочь, кого выручить из засады? Ведь никто даже не шевельнулся, даже знака не подал – небывалая тишина стояла в окнах тонущего гиганта. А ведь он, Мятежный, хотел принести себя в жертву! Кому? Осталась ли на этом огромном корабле хоть одна живая душа? Или это – ледокол-призрак?

– Что происходит? – как бы спрашивал он у снеговиков. – Где все? Где живые?

– Все здесь, все живые, – как бы отвечали снеговики и устало втискивали невесомую махину Мятежного в тёмный подъезд. – Слышишь музыку? Это они – живые.

– Это – музыка? – удивлялся Мятежный, прислушиваясь к тому, что доносилось из-за лестничных дверей. – Это вы называете музыкой?

– А мы-то здесь при чём! – возмущались снеговики. – Это не мы, это они её так называют.

Мятежный не разделял возмущения снеговиков и ещё больше не понимал их спокойствия.

– Нет, нет, что-то не так! Почему не видно людей? Куда они все подевались?

– Новый год, приятель, – усмехались снеговики. – А то ты сам не знаешь! Все сидят по квартирам, смотрят телевизор, едят еду и питьё пьют. Чувствуешь съестное? Слышишь запахи? – продолжали успокаивать снеговики.

Но Мятежный не успокаивался.

– Это – съестное? – удивлялся он. – Это вы называете съестным?

– Да что ты к нам-то привязался! – обижались снеговики. – Ты с них спрашивай!

И они в сердцах остановились на площадке второго этажа, чтобы сделать небольшую передышку.

– Угомонись, беспокойный! – сказала снежная бабёнка, которая шла следом и несла в лапах собранные со снегу магнитики и винты. – Ты откуда такой взялся, с луны, что ли? Ведь это оно и есть!

– Кто – оно? – совсем потерял нить Мятежный.

– Оно самое – жизнь!

– И это вы называете…

Мятежный не договорил, всё закружилось перед его взором, лестница перевернулась вверх ногами, перетасовались этажи. «Похоже, действительно что-то меняется, – подумал он сквозь возникшие в сознании шумы и помехи, – раньше два дюжих матроса едва поднимали меня, а теперь какие-то рыхлые снеговики волокут вот так запросто…» Он почувствовал, как из него что-то вытекло и, утратив состояние невесомости, обмяк и сделался вдруг в полтора раза тяжелее.

– Куда тащить-то его? – спросил один из снеговиков.

– На четвёртый, мужички, на четвёртый тащите, – ответила сердобольная снеговица. – У Левкоевых он живёт, в шестьдесят второй.

– У Левкоевых?! – удивился другой снеговик. – Вроде приличные люди, а такого…

Он не закончил фразы – Мятежный очнулся и подал голос.

– Это Левкоевы-то – люди? – спросил он саркастически.

– А кто ж они! – всплеснула лапами баба. – Сосульки, что ли?

Снеговики закончили передышку, подхватили отяжелевший холодильник и с новыми силами потянули его наверх.

– Оставьте меня в покое! – закричал Мятежный, размахивая дверцей. – Не смейте ко мне прикасаться! Я не хочу с вами иметь дела, вы – такие же, как они!

Снежная бабёнка покачала головой.