– Мы – такие же, как они, а ты – такой же, как мы, – заметила она. – Все мы, голубчик, из одного слеплены.
– Точно, – согласился с ней один из снеговиков, – нет в мире постоянных величин, сплошной круговорот и метаморфозы. Сегодня ты – человек, а завтра – лужа.
А третий, наморщив снежный лоб, добавил:
– Трудно остаться белым, ежели всё кругом течёт и тает.
Он был прав – когда снеговики вернули Мятежного на место, вид у них был самый отвратительный. Они так извозились, пока поднимали его по лестнице, пока тёрлись о тёплые водопроводные трубы и обдирали бока о перила, что на них не осталось белого места. Коричневые и обтекающие на глазах, спустились они по лестнице, и походками смертельно раненных бойцов стали разбредаться по своим дворам.
Мятежный очухался уже после полудня и сразу почувствовал, что порядочно подтаял. Всё железо болело, в морозильнике отвратительно воняло сыростью. Вспоминать давешние приключения было мучительно страшно. Страшнее всего была мысль: «Разве так должен чувствовать себя герой в первое утро после подвига?»
Он глянул в окно и увидел то, что ещё совсем недавно казалось ему атомоходом во льдах. Никакой это был не атомоход – никакого хода у него не было и быть не могло, он стоял на месте как вкопанный, как вмёрзший замертво. Мятежный грустно смотрел на серый блочный «корабль», облепленный неопрятными бородавками лоджий, и удивлялся своему ночному наваждению.
– Вечная мерзлота! – подумал Мятежный и сам не понял, отвращение или сочувствие вкладывает он в эту свою мысль.
Снег увидел, что его приятель пришёл в себя и замедлил свой ход.
– Ну и натворил ты дел, – сказал он.
– А что я натворил? – с тревогой спросил холодильник.
– Как это называется у людей… – снег задумался, подбирая подходящее слово. Трудно было перевести его на язык взглядов. – Бенефис? Нет. Дебют? Вроде не то. А, вот: дебош!
«Значит, всё-таки не подвиг, – грустно подумал Мятежный. – Значит, всё-таки дебош».
– Мне теперь весь двор надо укрыть, – сказал снег, – замести следы твоих художеств. А я хотел сегодня отдохнуть, не идти.
– Прости, – сказал холодильник.
Он впервые в жизни попросил у кого-то прощения – как-то само собой вышло. Но как ни странно, это показалось ему приятным – будто образовалась в душе от такого несложного действия освежающая лёгкость, приутихла боль, и ночное ощущение невесомости стало возвращаться во все части покореженного механизма. Мятежному даже захотелось извиниться ещё перед кем-нибудь. Но перед кем? Неужели же перед кухонной утварью! Неужто перед столом и его табуретками? Не перед телевизором же! В чём ему перед всеми ними извиняться?
Мятежный поискал взглядом и заметил в дверном проёме какое-то новое существо. Существо доставало ростом чуть ли не до потолка и сияло красными лаковыми боками, похожими на крылья тех автомобилей, которые с таким наслаждением бодал холодильник-дебошир.
– Кто это? – спросил Мятежный.
– Новый холодильник, – сказал снег. – Куплен в рассрочку. Или – как это? – в кредит. По новогодней акции. С рождественской скидкой.
– А как же я? – совсем растерялся Мятежный.
– Ты сам виноват, – вздохнул снег. – Я тебя предупреждал, а ты… Посмотри на себя. На тебе живого места не осталось. Ты похож на каток после решающего хоккейного матча. Боюсь, кончилась твоя вахта.
– Но я и так уже списан на берег, – запротестовал холодильник.
– Этот берег – далеко не последний, – холодно сказал снег. А потом с чувством добавил: – Я предупреждал.
Превозмогая боль в задней стенке, Мятежный подался вперёд и глубже заглянул в дверной проём. В коридоре стоял красный здоровяк – высоченный, с отдельно открывающейся морозилкой, новенький как с иголочки. Всё его ещё не знавшее настоящих заморозков тело блестело от нетерпения, и по этому блеску видно было, как ему хочется поскорее совершить с Мятежным рокировочку, поскорее занять почётное место на кухне. Увидев, что им интересуются, новичок тоже слегка наклонился вперёд и заглянул в кухню.
Мятежный посмотрел на него устало и беззащитно. Хотел попросить прощения, но снова не нашёл за что, и потому сказал коротко, по-солдатски:
– Пост сдал.
Тот, что был куплен в кредит, тоже умел говорить взглядом, даже ещё лучше Мятежного.
– Папаша, – сказал он, – не надо вот всех этих штучек, не надо трагедии. Времена сейчас другие, температура другая…
Что он сказал дальше, Мятежный не разобрал. Похоже, взгляды новичка были настолько чужды Мятежному, что он совершенно не мог понять их языка. Он и не стал слушать это дребезжание, отвёл свой взгляд внутрь. А внутри было пусто и просторно, даже лёд весь вытек – заполняй чем хочешь.
«У этого – железное здоровье, – подумал Мятежный, глядя на красавца. – Даже не железное, а какое-то… металлопластиковое, что ли? Никакая жара ему не страшна. И магниты ему будут к лицу, и совесть его не будет мучить за то, что он не был во всех этих городах. Тем, кто куплен в рассрочку, совесть не нужна. Им нужны продукты – чтобы под самую маковку, чтобы распирало. Этот организм их отторгать не будет…»