Книга воздуха и теней

Сам я человек не набожный, хотя и не атеист. И не агностик — такое мировоззрение я считаю абсурдным и непомерно трусливым. Полагаю, я все еще католик, хотя канонов не соблюдаю. Как демоны в аду, я верую и трепещу. Если люди спрашивают почему, я говорю им, что причина в определенных положениях церковной иерархии или что Ватикан вызывает у меня отвращение; словно церковь недостаточно хороша, чтобы вместить великолепие Джейка Мишкина. Но на самом деле все не так. Я не хожу в церковь, чтобы оставаться дьяволом среди женщин. Да, вот оно, мое единственное дорогостоящее хобби.

Возвращаюсь к понедельнику. Я был в гимнастическом зале на углу Пятьдесят первой улицы и Восьмой авеню. Часть гимнастического зала, устланная коврами, представляет собой обычное отделение для местных любителей, однако помещение для тяжелоатлетов оборудовано гораздо лучше. Дело в том, что хозяин, Аркадий В. Демичевский, занимался штангой в бывшем Советском Союзе. Если вы попросите, он всегда даст вам спортивный совет, и у него есть русская парная с массажистом при ней. В этом конце гимнастического зала пахнет потом и паром. Аркадий говорит, что выдающиеся тяжелоатлеты поднимают больше собственного веса, и это правда, хотя такая задача кажется невыполнимой для человеческого существа, сколь угодно мускулистого. Мыслимо ли — поднять в воздух четверть тонны мертвого груза? Тем не менее люди поднимают этот груз. Как сказано выше, я и сам поднимал. Тут все дело в концентрации и — кто знает? — в какой-то особой форме телекинеза. Для меня это лучший способ расслабиться — часок потаскать тяжести в середине дня. Я работаю со штангой, потом иду в парную и почти забываю, что я юрист.

Как бы то ни было, взяв вес в три сотни фунтов, я наполнял бутылку водой из фонтанчика в общем отделении, когда заметил двух мужчин, вошедших в гимнастический зал. Они остановились и поговорили с Евгенией — дочерью Аркадия, — и она указала им на меня. Они подошли ко мне, достали свои значки и представились как полицейские детективы Майкл Мюррей и Ларри Фернандес. Полицейские сериалы подготовили нас к допросам, мы видели их несметное количество раз, и, когда это случается в реальной жизни, возникает странное чувство разочарования. Настоящие копы не походили на телевизионных: обычный невысокий нью-йоркский еврей и такой же испанец. Мюррей весил гораздо больше, чем телегерои, а у Фернандеса были уродливые зубы. Я с трудом сохранил невозмутимое выражение лица, когда они спросили, знаю ли я Эндрю Булстроуда; я не мог отделаться от ощущения, что мы разыгрываем эпизод на экране. Мне показалось, что и они испытывают нечто подобное, даже если их учили, как держаться на съемках телешоу «Парни в синем» и «Закон и порядок».

Я ответил, что профессор мой клиент, и они спросили, когда я видел его в последний раз. Я сказал, что первый раз и был последним. Потом они спросили, знаю ли я кого-то, кто мог желать ему вреда. Я ответил «нет» и добавил, что я вообще очень мало его знал, затем спросил, почему они пришли ко мне. Они сказали, что нашли копию договора в его номере, в отеле на верхнем Бродвее, который Колумбийский университет бронирует для профессоров и преподавателей, приезжающих читать лекции. И тут я спросил их: а что, ему действительно причинили вред? Они сообщили, что в воскресенье ночью кто-то пришел к профессору в номер, привязал его к креслу и, по-видимому, замучил до смерти. Они поинтересовались, что я делал в воскресенье ночью, и я рассказал им об Ингрид.

Замучен до смерти. Деталей они не сообщили, а я не стал допытываться. Помню, я был шокирован, но — и это тоже странно — не удивлен. Я не стал рассказывать им об оставшемся у меня свертке — решил, что это не относится к делу. По крайней мере, пока я сам не увижу, что там.

Письмо Брейсгедла (3)