Книга воздуха и теней

И мы начали, и я обнаружил, что голова у меня годится для этой работы — числа застревали в ней, не то что латынь. Я запомнил, сколько будет дважды два, дважды три и так до шестнадцати на шестнадцать, и он объяснил, как нужно считать, используя только карандаш и бумагу. И еще про деление, как если бы кто-то хотел упаковать 2300 кружек по двенадцати в ящик, и сколько ему понадобится ящиков, и сколько останется в последнем. Кроме того, он дал мне книгу с удивительным названием: «ДРОБИ, или Искусство десятых долей» голландца Симона Стивенса. Тебе, Нэн, это будет трудно понять, но я все равно скажу, что дроби это вроде арифметики, только состоят они из специальных знаков и цифр; посредством чего можно записать всякое число, какое встречается в любых человеческих расчетах, используя лишь целые числа. Когда я доказал, что овладел этим, он позволил мне заглянуть в своего Евклида, переписанного по-английски Биллингслеем, лорд-мэром Лондона. Я проглотил его, как голодный глотает пищу, и почувствовал себя, как когда человек долго был связан, а потом внезапно получил свободу. Кроме того, он научил меня искусству работы с квадрантом и другими философскими приборами, которых, я думаю, никогда не видели на Рыбной улице, научил меня делать планы по меркам, которые мы снимали с квадрантом, а также элементам астрономических исчислений, таким как определение широты по солнцу и звездам. Для меня, который в школе был лентяй лентяем, научиться всему этому было великое дело.

Все это произошло в лето моего двенадцатого года. Но потом мой отец увидел это и отчитал нас, говоря: мало тебе, что ты сам лентяй, так еще и служащего моего склоняешь к лени? Но мистер Уэнк прервал его ругань и сказал, сэр, ваш парень способен к Математике как никто, кого я видел: очень быстро он выучил почти все, что я объяснял ему, и даже превзошел меня. Он, это мой отец, сказал, как эта Математика поможет мне продавать железо? Мистер Уэнк тогда сказал, то, чему я научил мальчика, поможет быстрее делать расчеты. А мне сказал, покажи отцу свою Арифметику.

Ну, я взял карандаш и еще клочок бумаги из ящика для растопки, хвастливо желая показать, как я перемножу два числа из семи цифр. Мой отец поглядел и сказал, парень, это же просто каракули. Нет, сэр, сказал мистер Уэнк, он прав. Мой отец спросил, откуда ты это взял? Чтобы проверить, надо час или больше считать на моей счетной машине. На том мы и застряли. Кроме того, отец имел в голове, что такие папистские выдумки, может, пришли из Италии или других стран под властью этой римской шлюхи.

На следующий день он сказал, что я больше не буду учиться с мистером Уэнком, а стану литейщиком. Сказал, посмотрим, так же ли ты окажешься неудачником в этом деле, и рассмеялся своей шутке. Моя матушка горько плакала на это, а я еще горше, но он все равно отослал меня к своим родственникам в Тичфилд. В ночь перед отъездом мистер Уэнк отличил меня и подарил первые десять книг своего Евклида. Он сказал, что хранил их у сердца, но, может, купит еще на Святого Павла, а мне от них пользы будет больше. И вот я покинул свой дом.

Мои родственники в Тичфилде были совсем не похожи на людей в нашем доме на Рыбной улице, как кто-то может подумать. Делать вещи из железа совсем не то, что продавать его, как убивать быка совсем другое, чем продавать мясные пироги: меня ожидала грязная, тяжелая, жестокая работа. Мой кузен Мэттью, тамошний хозяин, был высокий бородатый человек. Глядя на меня сверху вниз, он сказал, мы выбьем из тебя твою премудрость и либо ты научишься, либо подохнешь, не пройдет и года. Но хотя я работал как раб, спал на соломе с другими учениками, это было не самое трудное в моей новой жизни. Потому как я вырос, никогда не слыша в нашем доме ругательства и не сталкиваясь с грешниками, предающимися плотским утехам. А теперь мне казалось, что я среди дьяволов. Мой хозяин, хотя исповедовал истинную веру, был отвратительный лицемер, очень благоразумный в церкви по воскресеньям, но в другое время подлый мошенник. Он содержал шлюху в городе, пил, бил свою жену и слуг, а мы, ученики, ели у себя в конуре впроголодь.

Сами ученики, клянусь, стали такие, что мало отличались от диких зверей, дрались, воровали и пили, когда могли стянуть эль. С самого начала они набросились на меня, словно вороны на падаль, из-за моих манер и что я в родстве с хозяином. Я терпел эту жалкую жизнь как положено, только потихоньку плакал и молился, чтобы смерть или какая другая милость Божья освободила меня. А потом один из них по имени Джек Кери, подлый, грубый парень, подглядел, как я читаю Евклида, вырвал его у меня из рук, насмехался надо мной и заставлял бросить в огонь. Но тут я вскочил, словно дьявол, схватил палку и ударил его по голове, так что он уронил книгу и упал без сознания. Остальным троим пришлось удерживать меня, а то я сделал бы с ним что-нибудь ужасное, может, даже убил, такая ярость меня разбирала, прости Господи. Однако после этого мне среди них было легче.

4