«Книга Всезнания» (СИ)

Тсуна лежал, глядя на своды пещеры, и размышлял о том, что произошло, но сон не шел. Сотни мыслей роились в голове, вытесняя одна другую, а больше всего хотелось попросить Лию вернуть Мукуро в сознание, но Савада знал, что сделает это она лишь по приказу, и что таким поступком Страж заботилась именно о нем, и потому молчал. А еще Тсуна немного беспокоился о том, как поступит иллюзионист, вернувшись из того страшного дня. И это беспокойство постепенно росло, ведь гарантировать, что Рокудо не вернется к мечтам, которые отринул, никто не мог. И лишь слова Лии о том, что последней мыслью Мукуро перед тем, как она отправила его душу в прошлое, было: «Она отразит атаку или предаст?» — давали надежду на то, что иллюзионист всё же справится с собственными воспоминаниями. Страж же об этом не думала — она просто пыталась подбодрить Тсунаёши, сначала рассказывая ему о поведении и мыслях Мукуро прямо перед нападением, затем вполголоса пересказывая древние мифы, а потом она вдруг тихонько запела печальную, тягучую, красивую мелодию — одну из сотен песен менестреля, так часто встречавшегося ей на улицах родного города. Искалеченными пальцами, лишенными ногтей, она осторожно начала перебирать растрепавшиеся каштановые пряди Хозяина, убаюкивая его ненавязчивыми мелодичными напевами и струящейся итальянской речью. Медленно, но верно веки Савады тяжелели, а девушка, просуществовавшая в виде духа более трехсот лет, смотрела на него как на неразумного малыша, пытающегося дотянуться руками до небес. И в ее глазах застыло сожаление. Сожаление о том, что дети всегда вырастают, потому что жизнь их не жалеет…

Наконец веки Савады сомкнулись, и он погрузился в бесконечную темноту. Лия вздохнула, поднялась, скрестила руки на груди и, глядя сверху вниз на спящих и видящих такие непохожие сны смертных, произнесла на итальянском:

— Этот ребенок излишне наивен. Судьба не пожалеет его, как не пожалеет и Книга. Уже ль пора начать вести его ко тьме? Нет, слишком рано, к тому же я… А впрочем, он бредет в пропасть сам. «Ducunt volentem fata, nolentem trahunt».* В сем случае слова эти словно насмешка. Судьба влачит этого доброго человека в Ад. Я видела лишь одного такого добряка. Судьба ее не пощадила. Вместе с Книгой. Быть может, Страж, кому долженствует извечно наблюдать со стороны за гибелью Хозяев, хоть раз поможет смертному не оступиться?.. Отнюдь. Не мне перечить всем законам бытия. Вот только я могу не помогать Саваде оступиться. Пускай я помогала в этом слишком многим, на этот раз Хозяин Книги слишком человечен. А впрочем, нет. Напротив — слишком добр для человека. Пускай решает сам, куда идти. Я подтолкну его ко тьме, лишь если сам он потеряет часть своей души. Наивную, по-детски чистую частицу — доброту. Попытайся спастись, Савада Тсунаёши. И помни главное. «Descensus averno facilis est».* Я же буду наблюдать со стороны, не смущая тебя своей речью, возрастом и манерами. Ведь ты привык к свободному общению на равных с детворой… Я буду говорить их языком, дабы ты верил мне. Дабы позволил наблюдать, будучи рядом, а не в Книге. Но я тебя не подтолкну к грехопадению. Ты веришь? Вряд ли. Вот только это ни на что не повлияет.

Искалеченные пальцы касаются черной грубой ткани. Безумно худые ноги изящно и грациозно принимают балетную позицию. Легкий полупоклон и светская, немного таинственная улыбка на потрескавшихся губах. Идеальная осанка хрупких плеч. Изящный реверанс. Аристократка из средневековья, прошедшая через пытки, но не растерявшая знаний этикета, дарит человеку, которого признала, частицу собственного прошлого, однако он этого не видит и никогда об этом не узнает. Просто потому, что он не должен понять, как сильно меняет себя этот Страж, чтобы не вызвать у Хозяина дискомфорта… Ведь так проще. Проще им обоим.

***

Тсуна проснулся и сразу понял, что что-то не так. Было на удивление тепло, голова не болела, да и вообще самочувствие его значительно улучшилось, а потому, нехотя разлепив глаза, Савада окинул пещеру быстрым взглядом, ища подвох. И он его нашел: в центре пещеры мерно потрескивал большой костер, а рядом с ним сидели те, кого сейчас Тсуна больше всего на свете хотел увидеть — Ямамото, Гокудера и Рёхей. Мукуро всё так же лежал без сознания, но уже в другом конце пещеры, а сам Савада оказался перемещен ближе к костру. Под головой у незадачливого босса мафии лежала свернутая в валик куртка Рёхея, а у выхода, глядя на небо безразличным усталым взглядом, стояла Лия. Она выглядела странно отрешенной, а друзья Савады — испуганными и дико нервными, но даже такая атмосфера вызвала улыбку на тонких губах человека, безумно счастливого от того, что он больше не один.