Книга запретных наслаждений

Наверное, самой знаменитой из бегинок являлась Гадевик из Антверпена, жившая в тринадцатом веке и оставившая обширное поэтическое наследие, письма и дневники своих духовных упражнений. К возмущению клириков, Гадевик писала не на латыни, языке Священной империи, но на родном, голландском, который почитался Церковью грубым языком. И больше того, многие из ее стихов были не просто светскими, но даже откровенно еретическими. Самое известное ее стихотворение «Любить любовь» представляло собой подлинное восхваление мирской плотской любви, ничего общего не имеющее с монашескими догматами, которые допускали любовь лишь к одному мужчине — Иисусу Христу. Вот отчего многие стихи этой бегинки были сожжены на кострах.

Этой участи не избежали и произведения Матильды Магдебургской, бегинки и поэтессы, чья книга «Свет, исходящий от Бога» [29]была запрещена Церковью. Инквизиторы не могли смириться с тем, что эти женщины, писательницы-мирянки, позволяют себе писать на земные темы или, что еще страшнее, писать о священном без предварительного церковного одобрения и отказываясь от последующего церковного истолкования. На самом деле эти премудрые мужи не могли потерпеть, что женщины-мирянки вообще что-то пишут и что они излагают свои еретические или, хуже того, религиозные мечтания на народных языках, таких как фламандский, нидерландский, французский и немецкий.

Но кто из бегинок пострадал сильнее всех, приняв худшую из смертей, так это Маргарита Поретанская. Она написала чудесную книгу стихов «Зерцало простых душ»; [30]и книгу, и ее автора инквизиция отправила на костер. По приговору епископа Шалонского Маргарита была сожжена живой на Гревской площади 1 июня 1310 года.

Из-за долгой истории судов и предрассудков, тяготевшей над бегинками, многие путешественники, включая и самого Иоганна, давали волю своему воображению всякий раз, когда проходили мимо синих дверей hofje,этих крепостей, населенных исключительно женщинами. Гутенберг втайне лелеял мечту о своем триумфальном вторжении в такую обитель: стоит ему преодолеть стену, как орды отчаявшихся, алчущих секса женщин набросятся на него, мужчину, сорвут с него одежды и подарят такое наслаждение, которого доселе никто не испытывал. Именно поэтому молодой человек никак не мог прийти в себя, увидев, что Костер собирается проникнуть именно в это запретное место. Гутенберг совершенно позабыл о маленькой деревяшке с вырезанной на ней первой буквой алфавита; его мысли теперь приняли совершенно иное направление.

Спрятавшись за деревце бирючины на краю канала, он наблюдал, как старый монах поднимает с земли камешки и с интервалом в несколько секунд швыряет их на крышу одного из строений по ту сторону стены, — это было похоже на условный знак. Затем монах отошел на безопасное расстояние и замер. Тишина внутри женской крепости нарушилась стуком шагов, и вскоре изумленный Иоганн увидел на фоне полуоткрытой синей двери силуэт женщины, которая пропустила внутрь аббата из собора Синт-Бавокерк. Как же мог этот старец, почитаемый всем Харлемом, осмелиться проникнуть в убежище, которое, как предполагалось, надежно оберегает женщин от мужчин? А если на самом деле все наоборот и hofjeоберегают мужчин от женского любострастия? Так или иначе, какая связь существует между буковкой, которую он украл у монаха, и таинственными делами, творящимися за стенами этого запретного места? Гутенберг не собирался уходить, пока не получит ответа на все свои вопросы.

20

Пока обвинитель продолжал затянувшуюся речь, Гутенберг вспоминал о своем давнем вторжении в загадочную женскую обитель.

Тело его в ту минуту болело после падения с высоты, но молодой человек сказал себе: Господь в буквальном смысле воздвигает перед ним стены, чтобы испытать его силу. Гутенберг снова хотел карабкаться. Однако в отличие от его предыдущего подвига на сей раз ему пришлось бы залезать без помощи крепкого плюща: перед ним была высокая, совершенно гладкая стена. Иоганн огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы облегчить ему подъем. В канале прямо перед собой он увидел пришвартованную лодку. Недолго думая, Гутенберг ухватился за веревку и умелыми руками развязал узлы; ему не было никакого дела до того, что, оставшись без швартова, лодка медленно заскользила вниз по течению. С веревкой в руках Гутенберг снова метнулся к hofje,соорудил скользящую петлю и с ловкостью укротителя необъезженных жеребцов забросил ее на одну из башенок на стене. Любопытство Иоганна было столь велико, что он даже не задумывался о последствиях подобного безрассудства. Нарушение спокойствия в женской обители могло стоить молодому человеку жизни. Однако поведение Костера было чем-то вроде дозволения, которое отчасти распространялось и на него.