Книга желаний (СИ)

Плохо, что кровь придется переливать варварским способом, напрямую от меня к Рубеусу. Но, как ни крути, сыворотку в полевых условиях получить затруднительно. Тонкий прорезиненный шланг из трофейной аптечки соединил нас с Меченым. Странно было смотреть, как белесая вязкая жидкость ползет по прозрачной трубке, еще более странно было чувствовать, как реагирует на нее человеческий организм Рубеуса. Сердце, захлебнувшись чужой кровью, остановилось, и мне стоило огромных усилий заставить этот хилый четырехкамерный мешочек биться. А тут и легкие отказали. Черт. Если все пойдет так быстро, я просто не справлюсь. В следующие несколько минут мне пришлось тяжело, человек умирал и его агония била по мне. Я принимала чужую боль. Я проживала чужую смерть, я ненавидела Рубеуса за то, что он заставлял меня участвовать в своей агонии, в какой-то момент я даже попыталась отступить, но связь, которая вчера установилась между нами, не позволяла бросить его. Это то же самое, что бросить себя.

На полуавтомате я прекратила переливание крови — еще немного и сама останусь без сил, а они нужны. Стало чуть легче, теперь я могла отвлечься и понаблюдать за процессом со стороны. Интересно.

Больше всего это походило на кипящий котел, в котором одни клетки пожирали другие, тянулись друг к другу, прорастая в ткани и органы, поглощая ткани и органы и тут же образуя новые… процесс протекал с бешеной скоростью. или это мне так казалось? Я больше не ощущала времени, я ничего не ощущала, кроме усталости. Энергия уходила, энергия исчезала, энергия таяла, еще немного и у меня не останется сил даже на то, чтобы дышать, не говоря уже о том, чтобы контролировать процесс. Ну когда же он закончится? В какой-то момент все исчезло, и тело-котел, и биение своего чужого сердца, и пещера, и тонкая нить между мной и другим человеком… существом… да-ори.

Темно. Больно.

Свет.

Похоже на качели. В деревне у меня были качели. Вверх-вниз, вверх-вниз… голова кружится, сердце замирает со страху, земля уходит куда-то далеко-далеко вниз, а ты падаешь вверх в распахнутые объятья холодного неба…

Похоже. Вниз — темный колодец чужой боли. Мы разделим ее пополам. И вверх, к белому полю, белому незнакомому солнцу, милосердно сжигающему боль, и снова вниз, за новой порцией…

Холодно. Я очнулась от холода, резкого, пронизывающего тело тысячей игл и требовательного. Холод — это жажда, часть жажды. Холод — это предпоследняя стадия. Холод погасит только кровь.

Мне очень нужна кровь. Но я не успеваю, качели снова падают вниз, и вместе с ними я проваливаюсь в болезненную черноту чужого сознания.

Наверное, это смерть…

В самый последний момент, когда я почти достигла дна бездны, губы обожгла нестерпимо горячая капля крови… еще одна… и еще… жизнь возвращалась.

Вальрик

Холодно. И острые грани камней впиваются в спину, и сидеть неудобно, а уйти никак. Нет, наверное, можно конечно, пойти, лечь туда, к остальным, завернуться в плащ и поспать.

Спать хотелось дико, да и люди вряд ли против скажут. Люди его боятся, вот странно, прежде не любили, а теперь бояться, хотя с чего бы, тварью он больше не управляет.

— Зря ты ее отпустил, — Ильяс присел рядом и протянул зеленый лист лопуха, на котором лежало что-то белое и рассыпчатое. — Там Селим рыбы наловил, ешь давай, а то, княже, так и ноги протянуть недолго.

Вальрик лист взял, и рыбу проглотил в один момент, а вкуса не почувствовал, только в животе забурчало.

— Спасибо.

— Не за что, — Ильяс, наклонившись, пристально вглядывался в лицо вампирши. — Ты князь того… поостерегся б. Морли злится, бурчит, но это не страшно. А вот Анджей и Нарем наш богобоязненный, в тех дури хватит учинить чего-нибудь этакого…

Предупреждение было не лишним, да Вальрик и сам знал, что монахам доверять нельзя. После разговора с Коннован, Морли вышел из пещеры и целый день не возвращался, а вот Анджей тот так и кружил рядом, то подходил ближе, то наоборот отступал к самому выходу, туда, где светло. А потом сел с Наремом и долго-долго о чем-то беседовал… знать бы еще о чем.

— Самого тебя намного не хватит, — Ильяс говорил шепотом. — Из наших Селиму верить можно и вот еще Краю… остальные — не знаю. Не любят тебя, князь.

Это Вальрик и без Ильяса знал, что не любят. И плевать, пусть не любят, лишь бы не мешали.

— А тебе? Тебе верить можно?

Ильяс вдруг посмотрел как-то странно, будто с насмешкой, и ответил:

— Сам решай кому верить. Чтоб потом не обидно было, — и быстро, прежде, чем Вальрик успел возразить, коснулся лба вампирши, бледных сжатых губ и, сжав в руке крошечную, почти детскую ладонь, произнес. — Холодная. Прям ледяная. Как бы не окочурилась ненароком… Гляди, князь, как бы твой эксперимент тебе же боком не вышел.

Коннован, точно разбуженная этим грубым прикосновением, тихо застонала. И ресницы дрогнули. Хотя, может, показалось… или все-таки дрогнули.

— Если уж затеял в спасителя играться, княже, — Ильяс потянул рукав и, заголив запястье, резанул ножом. — То не сиди столбом, а помогай.