– Ну спасибо. Ладно, пойду к Голубевым. В бане попарюсь, что-то на охоте поясницу схватило. Ты не забыла, как зайцев готовить? Сначала надо замочить…
– Помню. Раньше папа постоянно на охоту ходил. Спасибо!
– Ешь на здоровье!
Да, думала Акулина, вот действительно, баба с возу, кобыле легче. Хоть бы матюгнулся. Единственно, от чего за голову схватился, так из-за свиней. Акулина даже обиделась за Веру, а, может, втайне за себя. Ведь и Иван, поди, не шибко горевал, вон дочь написала – полон дом пьяных баб. А она переживала. Хотя, может, Семен перед ней сдержался, он всегда был замкнутым, никогда нельзя было понять, что у него на уме. Но все равно, горевать из-за некормленых свиней и спокойненько принять известие об уходе жены…
Акулина даже посочувствовала Вере – прожить всю жизнь с таким чурбаном.
И не знала Акулина, что всего через два часа она будет Веру ненавидеть…
Возвращаясь от Голубевых, зашел к ней Семен, распаренный, с полотенцем вместо шарфа.
– Я на минуту. Новость нехорошая. Митька дурак Савельевых дочку изнасиловал.
– Когда?
– Сегодня. Как стемнело. Савельев с мужиками со злости, да по горячке, Митьку почти насмерть запинали. Пока унесли в нашу больницу. Из райцентра вызвали «скорую». Кто бы мог подумать. Такой добрый был парнишка. Бедная Клава.
Ох, как хотелось Акулине сказать, что это его Вера виновата во всем, но сдержалась, промолчала.
Ох, Верка, Верка, в погоне за счастьем только горе другим людям принесла. Жил парень, не знал ничего такого, ну и пусть бы жил. Ей игра, а парня покалечили.
Акулина вспомнила добрые, наивные глаза Митьки, его «лядьно», представила, как его пинали, а он не понимал – за что, и расплакалась.
С неделю в селе только и разговоров было, что о Митьке, никто не мог поверить, понять, как Митька – добрый ребенок – мог такое сотворить. Все были уверены, что кто-то научил Митьку, и надо бы не Митьку изуродовать, а этого подлого учителя.
А потом заговорили о Савельевых, те собрались уезжать из деревни, продали свиней, картошку да и другое, что вроде и необходимо в хозяйстве, да с собой не возьмешь. Нашелся уже покупатель и на дом. Было у Савельевых лишь одно препятствие – восьмидесятилетняя бабка ни в какую не хотела уезжать. Здесь могилы ее родителей, брата, сына, здесь она родилась, прожила жизнь. Здесь хотела бы и умереть.
Бабку жалели, но и Савельевых не осуждали, девчонке надо ходить в школу, а здесь ей будут постоянно напоминать. Нет, правильно они делают, что уезжают. И чем скорей, тем лучше. Но в самый день отъезда савельевская бабка исчезла. Пошли по селу, думали, может, со старухами прощается, но бабки нигде не было. Лишь под вечер кто-то предположил, что, возможно, она пошла на кладбище. Кинулись туда…
Бабка сидела внутри оградки, привалившись боком к могиле матери – она все-таки настояла на своем, осталась в родной деревне навсегда.
За всеми этими деревенскими событиями Акулина не заметила, как стала река. Глянула утром, а река уже вся подо льдом. Лишь напротив речки Красной, где Лена делала поворот, еще парило. Но там, как помнила Акулина, река не замерзала круглый год.
У Акулины от скрытой подо льдом реки такое, словно задушевную подругу похоронила.
И впервые, с тех пор, как приехала в деревню, охватила Акулину такая тоска, впервые почувствовала она всю горечь одиночества. И невольно подумала: а как же мама прожила тут одна тридцать с лишним лет, что она чувствовала? Всегда представляя мать намного старее себя, Акулина подсчитала и ужаснулась. Выходило, что мать осталась одна, когда ей было всего-навсего тридцать семь лет, и потом до самой смерти жила одна. Такая молодая, как же она выдержала одиночество? Вон Вера в пятьдесят с ума сходит. Открытие ошеломило Акулину, и она весь день думала об этом.
А вечером достала семейный альбом, стала разглядывать фотографии. Вот она пошла в первый класс, рядом отец, мать, брат Коля. А вот она уже закончила десять классов, на фотографии они вдвоем с матерью. Отец уже умер, а брат служил в армии, оттуда он уже не вернулся – погиб на учениях. Мама совсем молодая, а тогда она казалась Акулине старой, и Акулина даже не подумала, что оставляет мать одну, она тогда ни о чем не думала, кроме того, что ее, конечно же, ожидает счастье. И вот теперь Акулина смотрела в молодое лицо матери и пыталась понять, представить, что почувствовала мать, когда осталась одна. Такая молодая, и впереди столько лет одиночества. И такое чувство вины охватило Акулину, безысходности, непоправимое чувство. Ну почему понимание приходит так поздно, когда уже ничего нельзя поправить?
Стук в дверь отвлек Акулину. Убрала альбом, вышла в сени:
– Кто?
– Я, Семен.
Когда открыла, Семен спросил:
– Что ты все закрываешься? Боишься, украдут?
– Да кому я нужна.
– Ну не говори, – Семен прошел к столу, поставил две бутылки водки. – Знаешь, Аля, такая тоска заела. Составь компанию, не откажи.
– Ты бы еще ящик принес, куда столько водки? Садись, раз пришел. Только у меня никаких таких закусок нет. Капуста да грибы. Да вон картошку в мундире сварила.