Книга жизни [сборник]

И привыкшая делать все быстро, не откладывая, Полина, невзирая на нудный дождь, моросящий без остановки с начала сентября, решила зайти к Сениной, та уже пять лет жила без мужа, да и по годам почти ровесница Алексею. Но чем ближе подходила Полина к дому Сениной, тем сильней замедляла шаги, что на нее было совсем не похоже. А все потому, что Сенина хоть и считалась ее лучшей подругой, однако, по мнению Полины, совсем не подходила Алексею. Покойный муж звал ее козой, так и говорил: «Не видали мою блудную козу?» Другие бабы после работы спешили домой готовить ужин, да и по хозяйству дел хватало, а Сенина зайдет к одним, побалабонит, к другим… Муж и детей накормит, и по хозяйству, а она лишь к ночи заявится. А про субботу-воскресенье и говорить нечего – уходила из дому с утра. Нет, Сенину никак нельзя, зачем Алексею такую каторгу, да и голодный вечно будет. Полина свернула в проулок, где жила Машукова, но прошла мимо ее дома. Почему Машукова не подходила Алексею, Полина точно сказать не могла, но уверена в этом была на все сто. Она еще некоторое время попетляла по поселку, перебирая в уме кандидатуры, и все они, по ее мнению, не подходили мужу, и Полина с удивлением и уважением вслух произнесла:

– Ишь, принц какой!

Словно это не она, а сам Алексей забраковал столько претенденток.

– Что ж, – все так же вслух сказала Полина, – пойдем за мост.

Поселок разделяла небольшая речушка, да и речушкой ее можно было назвать лишь весной да в дожди, а так – небольшой ручеек. Однако какой малости надо, чтобы разделить людей, или люди сами ищут эту малость, но только считалось, что за мостом живут вроде как «пришлые», поселившиеся в поселке позднее, и «коренные» частенько бивали «пришлых» парней, не пуская их на танцы. Алексей – он настойчиво ухаживал за Полиной – был самый упертый, не убегал, как другие, а бился смертным боем, и мать Полины, жалея парня, сказала дочери:

– Если любишь, выходи, не жди, когда его покалечат.

Полина, вспоминая, улыбнулась: видать, крепко любил ее Алексей. Самой ближней за мостом жила Зоя Бердникова, известная травница, тихая, застенчивая. Муж у нее много лет назад перевернулся пьяный на моторке. Пока Полина петляла по поселку, пришло понимание: в лоб сватать нельзя, сначала надо разузнать, как отнеслась бы данная кандидатка к такому предложению, если бы оно поступило.

Бердникова приходу Полины не удивилась, та частенько советовалась с ней насчет трав – у Алексея побаливал позвоночник, лишь спросила:

– Опять прихватило?

– Может, мне его тебе в мужья отдать, знай бы себе лечился, врачиха на дому.

– Да я уж забыла, как с мужем живут.

– С Алексеем за одну ночь вспомнишь, он в этом деле мастер.

– Ну что ты болтаешь, – засмущалась Зоя.

– А что, бери. Отдаю. Он и хозяин хороший, и плотник, и столяр, и электрик, и в огороде, а, главное, не пьет.

– Повезло тебе, – вздохнула Зоя, – твой Алексей да Мошкин трезвые ходят, остальные как с ума посходили. Жизнь, мол, такая. А раньше, в войну и после, разве нашим дедам легче было? Однако дедушка только по праздникам, да и то не напивался. Нет, повезло тебе с Алексеем. У меня настойка есть, будешь мазать ему перед сном.

Слова Зои посеяли сомнение в душе Полины, а не торопится ли она расставаться с Алексеем. И она уже не заикалась, что отдаст мужа, а взяла настойку и пошла прочь.

Отошла совсем немного, как ее, выглянув в окно, окликнула Смольникова Люба:

– Я вовремя тебя увидела. Заходи, Колю моего помянем.

Зашла. Посреди комнаты накрытый стол, в углу, рядом с портретом мужа, цветы.

– Садись. Два нормальных мужика и были в поселке: Коля да твой Алексей.

– А Колчанов? – захотела Полина узнать мнение и о своем новом избраннике.

– Витька-то? Одно, что смазливый, а так, вертлявый, как педик. Слово нормально сказать не может, все с ужимками. Пустобрех и лодырь. Как Коля погиб, Витька сразу свататься ко мне прибежал, так я ему сказала, что лучше за Петьку-дурачка выйду, чем за него. Пустой человек, а гонору…

– Ладно, – перевела разговор Полина. – А мой-то чем хорош?

– А тем, что мужик по всем статьям, да тебе видней, за что его в поселке все уважают. Ну, бери стопку, помянем Колю, пусть земля ему будет пухом, – Смольникова смахнула слезы с глаз и залпом опрокинула стопку.

Сидели допоздна, в комнате потемнело, но свет не зажигали. Смольникова лишь заметила:

– Вот так и мы вышли из темноты и в темноту уйдем и унесем память о наших близких. Ты Алексея береги, чтоб потом с ума не сходить, что имеем – не храним, а потерявши – плачем…

Полина вышла от Смольниковой, глянула на редкие звезды, мерцавшие среди туч, и, ежась от осенней прохлады, произнесла:

– А Колчанов действительно вертлявый и пустобрех. Вот дура, словно затмение какое было, вот дура!

Колчанов обхаживал ее уже целый год, говорил, что влюблен в нее со школы, что ей, милой, женственной, нежной, негоже жить с таким грубым человеком, как Алексей…

– Вот дура, – снова повторила Полина и поспешила домой, Алексей, поди, уже потерял ее.

Но все же когда встретила Балаеву и та спросила: «Чего в таку пору в наших краях шастаешь?», не утерпела: