Книги Бахмана

Но это я, а рассказывать я вам начал о них, умненьких, мечтающих о колледже школьниках: которые, образно говоря, заходят в магазин за молоком, а попадают под вооруженный налет. О себе я ничего не сочиняю, все запротоколировано, впечатано в первые полосы. Тысяча мальчишек, продающих газеты, раструбили обо мне на тысяче углов. Мне уделили пятьдесят секунд Бринкли[8] и полторы колонки — «Таймс». И вот я стою перед вами (образно говоря) и утверждаю, что абсолютно нормален. Да, наверху одно рулеточное колесо подогнуто, но со всем остальным полный порядок, можете мне поверить.

Итак, они. Вы их понимаете? Мы должны это обсудить, не так ли?

— Вам разрешили вернуться на урок, мистер Декер?

— Да, — ответил я и достал из-за пояса револьвер. Я даже не знал, заряжен ли он, пока не прогремел выстрел. Пуля попала ей в голову. Я уверен, миссис Андервуд так и не поняла, что произошло. Она повалилась на стол, а с него сползла на пол, с застывшим вопросительным выражением на лице.

Нормален только я: я — крупье, я — тот, кто бросает шарик против движения вращающегося колеса. Парень, который ставит деньги на чет/нечет, девушка, которая ставит деньги на красное/черное… как насчет их?

Нет четкого временного термина, определяющего грань между жизнью и смертью. Чем зафиксировать границы этого перехода? Отрывом пули от среза ствола и соприкосновением с плотью? Соприкосновением с плотью и мраком? О названии и говорить не приходится. Все меряется теми же мгновениями, ничего нового никто еще не придумал.

Я застрелил ее. Она упала. В классе повисла мертвая тишина, невероятно долгая тишина, мы все подались назад, наблюдая, как белый шарик описывает круги, катится, подпрыгивает, замирает, движется вновь, с орла на решку, с красного на черное, с чета на нечет.

Я думаю, рулетка все-таки остановилась. Действительно думаю. Но иногда, в темноте, мне кажется, что все не так, что колесо вертится и вертится, а остальное мне просто привиделось.

Что должен испытывать самоубийца, бросающийся с обрыва? Я уверен, он охвачен теми же чувствами. Ему представляется, что он застыл в полете и теперь будет лететь вечно. Возможно, потому-то они и кричат до самого низа.

Глава 11

Если бы в этот самый момент кто-либо прокричал что-нибудь мелодраматическое вроде: Господи, он сейчас нас всех перестреляет! — наверное, на том бы все и закончилось. Они рванули бы к двери как бараны, а кто-нибудь из самых агрессивных, скажем, Дик Кин, хватил бы меня учебником алгебры по голове, заслужив тем самым ключ от города и звание «Гражданин года» с соответствующим вознаграждением.

Но никто не произнес ни слова. Они все сидели остолбенев, не отрывая от меня глаз, словно я пообещал им пропуск в автокино Плейсервилла на ближайшую пятницу.

Я захлопнул дверь класса, направился к большому учительскому столу, сел. Ноги меня не держали. Если б я не сел, то упал бы на пол. Мне пришлось отодвинуть ноги миссис Андервуд, чтобы просунуть свои в зазор между тумбами. Револьвер я положил на стол, закрыл ее учебник алгебры, водрузил его на стопку других, аккуратно сложенных на углу.

Вот тут-то Ирма Бейтс пронзительно закричала, словно молодой индюк, которому сворачивают шею накануне Дня благодарения. Слишком поздно. Сидящие в классе воспользовались паузой, чтобы подумать о жизни и смерти. Ее никто не поддержал, и она замолчала, пристыженная: негоже кричать во время урока, каким бы веским ни казался повод. Кто-то откашлялся. Кто-то хмыкнул. И тут же Джон Дейно — Свин выскользнул из-за стола и повалился в проход, лишившись чувств.

Остальные таращились на меня.

— Это у него от перевозбуждения, — пояснил я.

В коридоре послышались шаги. Кто-то кого-то спрашивал, не взорвалось ли чего в химической лаборатории. Кто-то ответил, что не знает, и тут же завыла пожарная тревога. Половина сидящих в классе автоматически поднялись.

— Все в порядке, — успокоил их я. — Горит всего лишь мой шкафчик. Я его и поджег. Садитесь.

Те, кто поднялся, послушно сели. Я посмотрел на Сандру Кросс. Она сидела в третьем ряду, за четвертым столом, и на ее лице не читалось испуга. Выглядела она так же, как и всегда. Сексапильной Хорошей Девочкой.

Школьники потянулись на лужайку. Я видел, как они вылезают через окна. Бельчонок, конечно, смотался. Белки не любят суеты.

Дверь распахнулась, я схватился за револьвер. В класс всунулась голова мистера Вэнса.

— Пожарная тревога, — объявил он. — Всем… Где миссис Андервуд?

— Вон, — бросил я.

Он уставился на меня. Упитанный мужчина с короткой стрижкой. Только стригли его, похоже, садовыми ножницами.

— Что? Что ты сказал?

— Вон. — Я выстрелил в него и промахнулся. Пуля расщепила дверной косяк.

— Господи, — выдохнул кто-то в среднем ряду.

Мистер Вэнс не понимал, что происходит. Не думаю, чтобы кто-нибудь понимал. Мне вспомнилась статья о последнем сильном землетрясении в Калифорнии. Речь шла о женщине, которая металась из комнаты в комнату, когда дом ходил ходуном, и кричала мужу, чтобы тот выключил вентилятор.

Мистер Вэнс решил вернуться в исходную точку: