Книги Бахмана

Верхний ящик был единственным, в котором кое-что лежало, не считая вырезок из «Дэйли ньюс»: три пары маек в магазинной обертке, две пары носков со все еще обернутыми вокруг них ярлыками, пара джинсов «Левис» и дюжина носовых платков — тоже нераспечатанных. Зубами он надорвал целлофан и перевязал носовым платком руку. Капля виски проступила сквозь тонкую ткань, а потом еще и маленькая капелька крови. Старк подождал, не станет ли кровавое пятнышко расти, но оно не стало. Хорошо. Просто прекрасно.

Способен ли Бюмонт почувствовать, где он сейчас находится, подумал Старк. Знает ли он, скажем, что Джордж Старк снимает сейчас маленькую грязную квартирку в Ист-Вилледже, в обшарпанном доме, где тараканы такие громадные, что вполне могут спереть талоны на бесплатное питание. Он думал, что нет, но зачем полагаться на случай, если в том нет необходимости. Он дал Тэду неделю на размышление, и хотя уже был уверен, что Тэд не собирается опять писать в качестве Старка, он предоставит ему ровно столько времени, сколько обещал.

В конце концов он — человек слова.

Возможно, Тэда придется немного подстегнуть. Один из тех маленьких пропановых паяльников, продающихся в любой скобяной лавке, если его приставить к ступням малышей Тэда, подумал Старк, должен сделать свое дело. Но это — позже. Сейчас же он сыграет в ожидание… А тем временем, пока длится эта игра, почему бы не отдрейфовать чуть-чуть севернее. Можно сказать, заняться позиционными укреплениями. В конце концов у него ведь есть машина — черный «торнадо». Она на приколе, но это вовсе не значит, что она должна оставаться на приколе. Он может убраться из Нью-Йорка завтра утром, но до того ему нужно сделать одну покупку… А сейчас ему придется воспользоваться косметикой в ванной комнате.

4

Он вытащил из ящика маленькие бутылочки с жидким тоном, пудру и губки и, прежде чем начать, хорошо приложился к бутылке с виски. Руки вновь обрели твердость, но правая — ныла адски. Однако это его не огорчало: если рука ныла у него, то у Бюмонта она должна разрываться на части.

Он взглянул на себя в зеркало, дотронулся до дугообразного мешка под левым глазом, а потом провел пальцем по щеке до уголка рта. «Потеря спайки», — пробормотал он, и… мать честная, это была чистая правда.

Когда Старк впервые взглянул на свое лицо — опустившись на колени за Городским кладбищем и вглядываясь в грязную лужу, поверхность которой освещал лунообразный уличный фонарь, — он был вполне им удовлетворен. Оно оказалось в точности таким, каким являлось в его снах, когда он был заперт в тесной утробе воображения Бюмонта. Там, в луже за Городским кладбищем, он увидел красивое мужское лицо с чертами, чуть-чуть широковатыми, чтобы привлекать к себе лишнее внимание. Не будь лоб так высок, а глаза так широко расставлены, это лицо могло стать одним из тех, на которые всегда оборачиваются женщины. Совершенно неброское лицо (если таковое вообще существует) может привлечь к себе внимание уже потому, что в нем нет ни единой черточки, за которую мог бы зацепиться взгляд, прежде чем соскользнуть на другой объект; абсолютная обычность могла потревожить этот взгляд и заставить его вернуться. Лицо, которое Старк впервые увидел реальными глазами в грязной луже, сумело избежать этой крайней степени ординарности путем разумного компромисса. Он подумал тогда, что лицо это — просто находка, ибо, столкнувшись с ним, никто не сумеет описать его после. Глаза — голубые… немножко странноватый загар при таком цвете волос и… вот и все! Свидетель будет вынужден перейти к широким плечам, которые и впрямь были самой отличительной его чертой, но… По свету бродит великое множество широкоплечих мужчин.

Теперь все изменилось. Теперь его лицо стало очень странным, и… если он скоро снова не начнет писать, оно станет еще более странным. Оно превратится в маску. В гротеск.

Потеря спайки, опять подумал он. Но ты положишь этому конец, Тэд. Когда ты начнешь писать книжку про дело с бронированным лимузином, то, что происходит со мной сейчас, повернет вспять. Не знаю, откуда мне это известно, но я точно знаю, что я знаю это.

Прошло две недели с тех пор, как он впервые увидел свое отражение в луже, и за это время его лицо успело здорово измениться. Дегенерация. Сначала она была настолько вялая, что он мог убедить себя в том, что это лишь игра его воображения, но… когда процесс изменений начал набирать скорость, такой взгляд на вещи стал просто нелогичным, и ему пришлось от него отказаться. Если бы кому-то довелось сравнить две фотографии: одну, сделанную тогда, две недели назад, а другую теперь, — он решил бы, что этот человек, должно быть, подвергся сильному облучению или действию разъедающих химикатов. Похоже было, что на Джорджа Старка обрушился одновременный распад всех его мягких тканей.