Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя

И в советское, и в постсоветское время создано много прекрасных книг, авторы которых вольно или невольно пытались осмыслить тот невероятный исторический эксперимент, который поставила над собой Россия, подвести итоги существования «небывалого, ломящегося в века государства» – СССР. На сегодняшний день я не знаю ни одного писателя, которому это удалось лучше, чем Светлане Алексиевич, с ее великим – не будем бояться этого слова! – художественно-документальным циклом «Голоса Утопии». «У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва», «Время секонд хэнд» повествуют о самых болевых точках недавней советской истории: Великой Отечественной войне, кровавой и трагической афганской авантюре, Чернобыльской катастрофе, наконец, о крушении и распаде грандиозной утопической конструкции. В сущности, Алексиевич, вслед за своим учителем Алесем Адамовичем, автором (вместе с Д. Граниным) незабываемой «Блокадной книги», стала первооткрывателем того литературного и общекультурного тренда, который ныне завоевывает и осваивает все новые пространства разных искусств – синтеза исповедального документа и образа, того синтеза, который дал художественному слову новое качество. И Нобелевская премия, полученная ею в 2015 году, этот факт достойным образом подчеркивает.

Сколько труда и мужества потребовали от нее тридцать лет работы над этим замыслом! За каждой книгой, по ее признанию, стоят исповеди 500–700 собеседников. Фокус в том, что сам характер отбора, компоновки и интерпретации документальных свидетельств говорит об их глубоком и незаурядном осмыслении автором, заставляет работать не только чувство читателя, но и его мысль. Причем мысль эта опять же каким-то чудом становится не только рациональной, но и художественной. Впрочем, о методе Алексиевич еще будут написаны многочисленные исследования. Я же хочу рассказать о собственном знакомстве с ее книгами.

«У войны не женское лицо» – эта вещь смогла увидеть свет только с началом горбачевской перестройки, в 1985-м. Перед этим ее несколько лет не решалось опубликовать ни одно издательство. Книгу не просто прочитали – ее пережили и перестрадали, название мгновенно стало узнаваемым мемом. С этих пор имя Светланы Алексиевич стало для меня знаковым, я ловила, находила и даже не читала, а исследовала все написанное ею.

Мое поколение, дети воевавших и победивших отцов, росло на военной литературе. Сколько мы проглотили томов «о доблестях, о подвигах, о славе», не пересчитать. Но книга Алексиевич поразила, и поразила не количеством и качеством доселе не известных страшных подробностей, а способом их осмысления. Почему женщины шли на эту войну, забывая, а иногда и уничтожая свою женскую природу? Что давало силы вынести невыносимое? В чем таятся корни недосягаемой высоты и трагической слепоты предвоенного поколения? Нет, Светлана Алексиевич не документалист. Она мыслитель, и мыслитель художественный – потому что разбуженный читатель не может не задумываться вслед за нею, находя на поставленные вопросы уже свои, возможно, и не запланированные автором ответы. А разбужен он новым качеством художественного образа, который выстроен не столько из реальных деталей и словесных конструкций, сколько из живых, достоверных, чужих, но странным образом ставших своими эмоций и чувств.

В сущности, это главное: поставить вопрос. «Мы не врачи, мы боль» (Герцен). А ответы даются, да и должны даваться, самые разные; к тому же их диктует не только личность читателя, но и его время и его страна.

Первые пять-шесть лет Афганской войны (1979–1989) прошли для советского обывателя практически полностью за закрытыми дверями. История ее осмысления была долгой и болезненной. Неожиданными вспышками доносились слухи о матерях, отказавшихся голосовать на очередных выборах; о пришедших в семьи закрытых гробах; о психических сдвигах мальчишек, вернувшихся «из-за речки» (эвфемизм тех лет). Мой брат Сергей, служивший политработником на Северном флоте, как-то с нескрываемой гордостью обмолвился, что несколько сотен (!) наших солдат повторило в Афганистане подвиг Александра Матросова – помню холодок, пробежавший у меня по спине от этого известия, вовсе не восторженный холодок. А во время летнего отпуска на своей даче я познакомилась с мальчиком-афганцем, помогавшим мне с очередным ремонтом. Поразили его глаза (непередаваемое пустое и вместе с тем отчаянное выражение) да количество требующейся ему водки (от которой он вскоре и умер). Пресса не писала об этой войне совсем. Даже в годы гласности верилось лишь некоторым публикациям «Московских новостей» да обновленных «Известий».