Да, как будто кто-то выпустит меня отсюда. Я могла бы сбежать прямо сейчас, и лучше в Эйле было не задерживаться – он на меня оказывал странное воздействие – с каждой лишней минутой, проведенной здесь, я все меньше хотела его покидать. Вероятно, все дело в ностальгии – отвратительно-хитром, лживом чувстве, через призму которого все становится не таким уж печальным. Правда, были здесь еще люди, с которыми я бы хотела успеть пообщаться:
– Простите, а где Крис? – я назвала только одно имя, но увидеться хотела с тремя. Однако, так как они были практически неразлучны, спрашивать о каждом из них не имело смысла.
– Ты прибыла как раз вовремя, завтра ты бы их уже не застала, – Его Величество сразу понял, что интересен мне не только брат.
– В смысле? – разговор повернул в очень удачное для меня русло – если друзья покидали Эйл, ничто мне не мешало присоединиться к ним, только если я сумею сохранить беспечный и веселый вид.
– У них есть очень важное задание. Ты можешь ими гордиться – их выбрали из десятков молодых гвардейцев. Они заслужили полное доверие своего капитана, – конечно, заговорить мне зубы, лишь бы не раскрывать тайны задания… То есть, я не заслуживаю теперь доверия, могу кому-то (а, точнее, кое-кому) все рассказать… Ну ладно, парни мне все равно все расскажут.
– Это заставит Криса надолго покинуть Эйл, – проговорила я задумчиво, – если Вы не возражаете, мне бы хотелось поскорее встретиться с ним, – я изобразила изящный поклон, почти физически ощутив боль во всех конечностях – меня в академии очень долго учили его правильно делать. «Королям кланяться – не мешки ворочать» – ворчала наш профессор этикета и манер, в очередной раз прохаживаясь меж рядов склонившихся учеников и поправляя косяки хлестким ударом своей трости. Ни разу я не видела, чтобы она на нее опиралась, так что в голову приходила мысль, что носит она ее исключительно для наказания. Помню, после ее уроков, мы все мазали синяки, полученные от ее трости, специальной мазью, к следующему утру все проходило, и по новой.
– Пожалуйста, – Кардин кивнул, позволяя мне, наконец, покинуть его. Он был не очень доволен моей просьбой, но отказ, по его мнению, выглядел бы слишком странно и неоправданно.
Путь до выхода из кабинета, а после и из тронного зала показался мне довольно длинным. Мне так не терпелось увидеть друзей, что я готова была бежать, но эмоции… эмоции показывать нельзя, только так можно даже королей использовать в своих целях.
Крис… мой дорогой единоутробный брат… Все эти 6 лет мы могли только переписываться и созваниваться, но его письма и звонки отличались краткостью и немногословностью. Я понимала, что учеба отнимала у него слишком много времени и сил, но его долгие молчания в ответ причиняли много боли и обиды.
И только мама, приезжавшая ко мне нечасто, один-два раза в год, привозила с собой его более развернутые письма, и письма от Рэя и Джина, из которых становилось ясно, что вся корреспонденция брата проверяется с особым рвением, а письма Рэя и Джина не пропускают вовсе… Это стало еще одной причиной моей нелюбви к столице и всем этим придуманным правилам.
Рэй… он был самым старшим, но и самым легким на подъем из нас всех, всегда за любую движуху, кроме голодовки. Воспоминания о Рэе, даже в самые, казалось бы, безрадостные моменты, вызывали у меня улыбку. Он всегда говорил, что этот мир не стоит того, чтобы из-за него грустить, и ничто в этом мире – тоже. А его темно-каштановые, даже, скорее, черные кудри, задорно торчащие во все стороны, это только подтверждали. Из писем брата мне стало известно, что он уже несколько раз перекрашивал волосы в пепельный блонд (и, должна признаться, судя по фотографии, ему цвет очень подходил), но сейчас оставил выкрашенными лишь две передние пряди, обрамляющие лицо. Новое фото мне не прислали, сказав, что я все увижу при встрече.
А Джин… Джин. При воспоминании о нем я чуть не сбилась с шага. Его письма ко мне были наполнены тоской. Мама привозила мне их сразу стопкой, перевязанной лентой. Я читала их по одному, разворачивая одно раз в неделю или месяц, когда становилось совсем тошно. Запиралась в комнате в отсутствии соседки, садилась на подоконник и с упоением читала строки, выведенные каллиграфическим подчерком, который был мне так знаком. Я представляла, будто все это говорит мне Джин, находящийся рядом, в голове звучал его голос. После я садилась писать ему ответ – я, в отличие от него, могла передавать письма чаще. И становилось как-то проще, не так тоскливо в дали от того, к кому стремилось сердце…
В Эйл я вернулась к ним. И ни к кому больше…
Глава 3.
Стоило мне оказаться за дверью и закрыть ее за собой, как я выдохнула, даже плечи поникли. Сморгнув слезы, я оглянулась по сторонам, вспоминая расположение комнат.