Яаков, высокий и крепкий, вечно окружен слушателями. Он рассказывает о приключениях молодости в Бухаресте, а Нахман прислушивается вполуха. Яаков рассказывает, как когда-то вступился за еврея, а тут на него напала пара всадников аги. Сражался он скалкой для теста, и этой скалкой разгромил всю турецкую стражу. Когда же, поскольку наделал он им этим телесного вреда, его поставили перед судом, аге так пришлась по сердцу его боевитость, что не только его освободил, но еще и подарков надавал. Конечно же, Нахман Яакову не верит. Вчера Яаков рассказывал про чудесное сверло, которое, если натереть его некими волшебными зельями, могло показывать спрятанные в земле сокровища.
И видя уставленный на него взор Нахмана, который тот всегда отводит, как только Яаков поглядит на него, Яаков цепляется к нему по-турецки:
- А ты чего, фейгеле, так на меня глядишь?
Наверняка он говорит так с намерением обидеть Нахмана. Тот хлопает глазами, настолько он поражен. А еще тем, что Яаков применяет иудейское слово "фейгеле" – птичка, но это еще и тот, кто любит мужчин больше, чем женщин.
Яаков доволен, он сконфузил Нахмана, поэтому широко улыбается.
Какое-то время они ищут общий язык. Яаков начинает с того, на котором разговаривают здесь иудеи: с ладино, но Нахман ничего не понимает и отвечает по-древнееврейски, только им обоим никак не выходит болтать на улице на священном языке, запинаются они. Нахман переходит на еврейский, а вот на нем Яаков разговаривает со странным акцентом, посему отвечает по-турецки, свободно, радостно, как будто бы очутился на своей почве, а вот тут Нахман уже полностью не чувствует собой. В конце концов, они разговаривают на какой-то смеси, не беспокоясь о происхождении слов; слова, ведь, не дворяне, чтобы воспроизводить их генеалогические деревья. Слова – это купцы, быстрые и полезные, то тут, то там.
Как назвать место, где пьют каффу?
КРОХИ.
О том, чем мы занимались в Смирне в 5511 году по иудейскому календарю
и как мы встретили Моливду, а еще о том,
что дух – он как игла, что проделывает в мире дыру