Книги Якова

С мужчинами Томас обсуждает масонские идеи. Эта тема уже давно интригует старших братьев, живущих в провинции, а поскольку сын Шейндел сам член ложи, он читает им что-то вроде небольшой лекции, после чего разгорается дискуссия. Больше всего братьям запоминается один фрагмент. Томас рассказывает, что в этом разделенном мире, выстроенном из фракций, которые частично накладываются друг на друга и называются религиями, масонство – единственное место, где могут встречаться и действовать люди с чистым сердцем, лишенные суеверий и открытые.

– Покажите мне, где еще еврей может говорить, обсуждать и действовать вместе с христианином вне бдительного ока костелов и синагог, систем власти, иерархий, которые делят людей на лучших и худших? – восклицает он, возвышаясь над собравшимися; узел белого шелкового гальштука слегка распущен, а уложенные волосы, длинные и волнистые, растрепались. Томас вдохновенно витийствует:

– Эти две враждебные системы вечно конфликтуют, никогда друг другу не доверяя, подозревая в бесчестных поступках и ложных убеждениях. Мы с самого рождения вовлечены в эту распрю, одни рождаются такими, другие – эдакими, и никого не интересует, как нам хотелось бы жить на самом деле…

Кто-то из сидящих сзади протестует. Начинается жаркий спор. Томасу не дают закончить. Если бы не тот факт, что он хозяин, а встреча происходит вечером, в менее официальной обстановке, его бы просто выставили за дверь. Однако и так ясно, что сын Залмана погорячился.

Яков в тот день выступает в самом конце, смело и ярко. Он совсем не похож на этих скучных старых ораторов (Томас – исключение), которые на все лады склоняют имя Эйбешюца. Яков ни разу не упоминает ни себя самого, ни Деву – от этого его особенно предостерегал молодой кузен, и он послушался. Яков говорит о том, что обращение «в религию Эдома» уже стало необходимостью. Других вариантов нет. И нужно искать для себя место, которое даст относительную независимость, в котором можно будет жить по собственным законам, но спокойно.

Когда из угла доносится чей-то возмущенный шепот, Яков поворачивается в ту сторону и замечает:

– Вы знаете, кто я и как стал тем, кем являюсь теперь. Мой дед, Моисей Меир Каменкер, был арестован за год до моего рождения, когда контрабандой перевозил правоверные книги из Польши в Гамбург. За это его посадили в тюрьму. Я знаю, чтó говорю, и не ошибаюсь. Я не могу ошибаться.

– Почему это ты не можешь ошибаться, Яков? – спрашивает кто-то из собравшихся.

– Во мне – Бог, – отвечает Яков Франк с обаятельной улыбкой, обнажающей его все еще белые и здоровые зубы.

Возникает суматоха, кто-то свистит, приходится утихомиривать всю компанию.

До поздней ночи женщины и молодежь играют в новую игру Добрушки. Из открытых окон доносятся взрывы смеха. Абсолютной победительницей оказывается Фанни, молодая жена раввина из Альтоны, наиболее рьяного противника теорий Томаса.

Грыжа и слова Господина

Дом в Брюнне уже не так многолюден, как прежде, но сюда все еще приезжают правоверные из Польской Руси, Подолья и Варшавы. Это самые бедные гости, которых тоже нужно принять. После долгого пути они грязные, некоторые выглядят дикарями, как та женщина с колтуном, который она не дает состричь, опасаясь, что вместе с ним потеряет жизнь. Господин велел срезать ей колтун во сне, а затем, сотворив над ним молитвы, торжественно сжег. Гостей укладывают спать во всех возможных углах и в комнатах для паломников над кухней во дворе, но места все равно не хватает. Так что они снимают комнаты и селятся по всей округе. Но все равно целыми днями просиживают у Господина. Едва бросив на них взгляд, Яков сразу понимает, чтó перед ним за человек, и в зависимости от этого одним рассказывает сказки и байки, а другим объясняет трудные и сложные места из ученых книг.

Ris 767. Jehova

На Хануку Господин сам зажег свечи, но запретил молиться на идише. А на Йом-кипур велел петь и танцевать, как было принято у них в Иванье и до этого тоже.

Господин зовет к себе на ночь Виттель Матушевскую – она только что приехала из Варшавы, где гостила у детей. Яков радуется ее приезду, велит себя побрить, постричь и подрезать ногти на ногах. Виттель бросается к нему и низко кланяется, но он поднимает ее и обнимает, а Виттель краснеет как рак. Так же сердечно Господин приветствует ее мужа, Матеуша.

С тех пор как Эва Звежховская заболела, Виттель взяла на себя ее обязанности руководства двором, а хватка у нее железная. Она заставляет молодых, обленившихся, праздных мужчин работать в огороде, вырывать траву, пробивающуюся между камнями во дворе, немедля убирать лошадиный навоз, над которым вьются тучи мух. Договаривается с водовозом, чтобы привозил больше воды, организует засолку огурцов в больших бочках. Только Виттель имеет право слегка журить Господина. Она даже может на него обидеться, как, например, когда обвиняет – женщины успели нажаловаться, – что совокупления он назначает всегда так, чтобы это устраивало мужей, а не жен.

– А ты бы как поступила? – спрашивает Яков. – Мне Бог подсказывает.