Во-вторых, «Пророк» Калила Джебрана. Я мог бы легко понизить «Пророка» и объяснить его как эхо ницшевской «Так сказал Заратустра». В нашем мире никто не говорит правду. Мы такие лжецы, так формальны, настолько полны этикета… «Пророк» красив потому, что это эхо Заратустры.
Третья, Книга Ле Цзы. Лао Цзы я упомнянул, Чжуана Цзы упомянул, Ле цзы забыл, а он сама кульминация Лао Цзы и Чжуан Цзы. Ли Цзы — это третье поколение. Лао Цзы был мастером, Чжуан Цзы его учеником; Ли Цзы был учеником ученика, возможно потому я про него забыл. Но эта книга чрезвычайно красиво и достойна включения в список.
Четыре — и это в самом деле удивительно, — я не упомянул Платона «Диалоги Сократа». Наверно, я забыл из-за Платона. Платон не стоит упоминания, он был всего лишь философом, но его «Диалоги Сократа и его смерть» не может быть переоценена и должна быть в списке.
Пятая… Я также забыл Записи учеников Бодхидхармы. Когда я говорил про Гаутаму Будду, я всегда забывал Бодхидхарму, возможно потому, что я чувствовал, что что он настолько слит со своим мастером, Буддой. Но нет, это не правильно; Бодхидхарма возвышается над ним. Бодхидхарма был великим учеником, настолько великим, что сам мастер мог бы ревновать к нему. Он сам не написал ни слова, но несколько из его учеников, неизвестные, поскольку они не упомянули своих имён, сделали некоторые заметки о словах Бодхидхармы. Эти заметки, даже всего несколько, драгоценны, как Кохинор. Слово ''Кохинор'', если вы не знаете, означает ''свет мира''. ''Нор'' значит свет, ''кохи'' — мир. Если бы мне пришлось описать что-нибудь, как Кохинор, да, я указал бы на эти несколько записей анонимных учеников Бодхидхармы.
Шестая — и я также забыл — «Рубайат». Слёзы подступают к моим глазам. Я могу быть прощён за что угодно другое, но не за «Рубайат». Омар Хайям… Я могу лишь прослезиться. Я могу извиниться только своими слезами, не словами. «Рубайат» — одна из наиболее неправильно понятых, и также одна из наиболее широко читаемых книг в мире. Её перевод может быть понятен, но недоразумение о её духе, он не был понят. Переводчик был не в состоянии передать также и дух. «Рубайат» символична, а переводчик был очень прямолинейный англичанин, что в Америке назвали бы плоским, без бёдер вообще. Чтобы понять «Рубайат», вам нужно быть немного непрямым, неправильным, неоднозначным…
«Рубайат» рассказывает о вине и женщинах, больше ни о чём; он воспевает вино и женщин. Переводчики — а их было много — все ошиблись. Они должны были ошибиться, потому что Омар Хайям был суфий, человек понимания, тот, кто
Седьмая, «Маснави» Джелаладдина Руми. Это книга маленких притч. Великое может быть выражено только в притчах. Иисус говорил в притах: тем же образом говорит «Маснави». Почему я забыл о ней? Я люблю притчи; я не должен был забыть про них. Я использовал сотни притч из этой книги. Наверно, они стали настолько частью меня, что я забыл упомянуть их отдельно. Но это не оправдывает меня, извинения всё ещё требуются.
Восьмая: восьма это Иша Упанишада. Легко понять, почему я забыл о ней. Я пил её запоем, она стала частью моей плоти и костей; это я. Я говорил о ней сотни раз. Это очень маленькая Упанишада. Есть сто восемь упанишад, а Иша меньше всех их. Она может быть напечатана на открытке, всего на одной её стороне, — но она содержит остальные сто семь, так что о них можно не упоминать. Их семя содержиться в Иша.
Слово Иша подразумевает «божественное». Вы, может, удивитесь, что мы в Индии не называем Христа ''Христом'' — мы называем его ''Иса'' — это ближе к арамейскому ''Ешуа'' и английскому ''Джошуа''. Его родители, должно быть называли его Йешу. Но ''Йешу'' это очень длинно. Имя путешествовало, и в Индии из ''Йешу'' превратилось в ''Ису''. Индия немедленно признала, что ''Ису'' так близко к Исе, которого считают Богом, — так что будем лучше называть его Иса.
Иша Упанишада — одно из величайших творений для медитирующих.
Девять… Я забыл сказать что-то по поводу Гурджиева и его книги «Всё и вся» — возможно потому, что это очень странная книга, практически невозможная для чтения. Я не думаю, что кто-то из живущих ныне, кроме меня, прочитал эту книгу от первой страницу до последней. Я встречал многих последователей Гурджиева, но никто из них не был спосбен полностью прочесть «Всё и вся».