Дэвидсона затянуло по пояс. Земля, поглотившая его нижнюю половину, была горячей и странно влекущей. Это интимное прикосновение вызвало у него эрекцию. В нескольких ярдах за его спиной полицейский выкрикивал проклятия небесам по мере того, как пустыня поглощала его. Еще дальше виднелось лицо, выступающее из песка, точно живая маска, припорошенная землей. Рядом высовывалась рука, она тонула, но еще шевелилась. Пара толстых ягодиц торчала из волн песчаного моря, подобно двум арбузам: прощай, полицейский.
Люси сделала шаг назад, когда зыбучий песок приподнялся над краями воронки, но не коснулся ее ног и не ушел обратно, как это сделал бы морской прилив.
Нет, он застывал и сковывал свои трофеи, точно попавших в янтарь мух. С губ каждого, кто еще мог дышать, сорвался вопль ужаса — они почувствовали, как полужидкая земля твердеет вокруг их дергающихся конечностей.
Дэвидсон увидел зарытую по грудь Элеонору Кукер. Слезы текли у нее по щекам. Она плакала, как маленькая девочка. Он испуганно подумал о себе. О доме, о Барбаре и о детях он не вспомнил.
Люди, чьи лица ушли в песок, хотя их конечности или части тел торчали на поверхности, уже умерли от удушья. Выжили лишь Элеонора Кукер, Дэвидсон и еще двое. Один был замкнут в земле по подбородок. Элеонора застыла так;, что ее грудь лежала на песке, а руки бессильно колотили по песку, который крепко удерживал ее. Самого Дэвидсона сковало по пояс. У последней жертвы на поверхности остались лишь нос и рот. Голова человека была запрокинута, глаза засыпаны песком, но он все еще дышал, все еще кричал.
Элеонора Кукер скребла по земле обломанными ногтями, но песок был неподатлив.
— Помоги мне, — потребовала она у Люси; ее руки кровоточили.
Две женщины смотрели друг на друга.
— Господи боже! — вопил Рот.
Голова молчал по его мутному взгляду было ясно, что он потерял рассудок.
— Пожалуйста, помоги! — молил торс Дэвидсона — Приведи помощь!
Люси кивнула.
— Иди! — потребовала Элеонора. — Иди!
Люси покорно подчинилась. На востоке уже начинало светать. Воздух скоро накалится. В Уэлкаме, через три часа пешей ходьбы, она найдет лишь стариков, перепуганных женщин и детей. Раздобыть помощь можно только миль за пятьдесят отсюда. Даже если предположить, что она найдет дорогу обратно. Даже если предположить, что она не ляжет на песок и не умрет от истощения.
Когда она приведет помощь к женщине, Торсу, Голове и Рту, настанет полдень. К тому времени природа справится с ними. Солнце испечет их мозги, в волосах поселятся змеи, личинки будут выглядывать из беспомощных глаз.
Она вновь оглянулась на банальные формы их тел, таких маленьких под огромным рассветным небом. Словно точки и запятые человеческой боли на белой простыне песка Ей не хотелось думать о том, кто написал здесь эти знаки. Оставим это на завтра.
Через секунду она побежала.
Новое убийство на улице Морг
(пер. с англ. М. Талиной)
Зима — время года не для стариков, думал Льюис. На улицах Парижа толстым слоем лежал снег, и он промерз до костей. То, что в детстве доставляло радость, теперь обернулось проклятием. Льюис ненавидел снег; ненавидел детей, играющих в снежки (визг, вопли, слезы); наконец, ненавидел молодых любовников, гоняющихся друг за другом в метели (визг, поцелуи, слезы). Все это было неудобно и утомительно, и он хотел бы оказаться в форте Лодердаль, где, должно быть, сияет солнце.
Но путаная телеграмма Катрин требовала его срочного приезда; неразрывные узы дружбы связывали их уже лет пятьдесят. Он был здесь ради нее и ее брата Филиппа. Глупо жаловаться на то, что твоя кровь стынет и не может противостоять ледяной руке зимы. Его привело сюда прошлое, и если бы даже Париж горел, Льюис приехал бы точно так же быстро и охотно.
К тому же это город его матери. Она родилась на бульваре Дидро, во времена, когда Париж еще не изуродовали все эти свободомыслящие архитекторы и службы социального планирования. Каждый раз, когда Льюис возвращался в город, он видел, что декорации меняются. Хотя уже не так интенсивно, отметил он: экономический застой в Европе поубавил пыла муниципальным бульдозерам. Но все-таки год за годом пропадали великолепные здания и целые улицы исчезали с лица земли.
Даже улица Морг.
Конечно, можно было не верить, что прославленная улица находилась именно там, где написано; но с течением времени Льюис находил все меньше смысла в отделении правды от вымысла. Это очень важно для молодых людей, когда они хотят совладать с жизнью. А для старика (Льюису было семьдесят три) разница становилась чисто академической. Какая разница, где реальность, а где выдумка, что случилось на самом деле, а что — в воображении. В его голове все домыслы и истины слились в одну бесконечную линию личной истории.
Может быть, улица Морг была именно такой, как ее описал Эдгар Аллан По в своем бессмертном рассказе; может быть, она — чистейший вымысел.
Так или иначе, но знаменитую улицу теперь нельзя отыскать на карте Парижа.