Мысли его вернулись к недавним событиям. Он думал о нью-йоркской выставке. Серия его картин, посвященных трагедии Европы, снискала блестящий успех среди критиков. В семьдесят три года Льюис Фокс прославился. В каждом художественном обозрении появлялись статьи про него. Почитатели и покупатели выросли за одну ночь, как грибы. Они жаждали приобрести его работы, поговорить с ним, пожать ему руку. Разумеется, признание пришло слишком поздно, расцвет его творчества давно остался позади. Пять лет назад он навсегда отложил кисти. Он стал зрителем, и его триумф походил на пародию. Он наблюдал этот цирк на расстоянии, и его раздражение усиливалось.
Когда из Парижа пришла телеграмма с мольбой о помощи, он обрадовался возможности выскользнуть из окружения идиотов, в восхищении таращивших на него глаза.
Теперь он сидел в сумеречной комнате, глядя на неторопливый поток машин через мост Луи-Филиппа; усталые парижане возвращались домой сквозь снежные заносы. Гудели сигналы, автомобили чихали и кашляли, а желтые противотуманные фары цепочкой огоньков тянулись вдоль моста.
Катрин все не шла.
Вновь повалил снег, большую часть дня нависавший над городом. Его хлопья шуршали по оконному стеклу.
Поток машин перетекал через Сену, Сена текла под потоком машин, темнело. Наконец он услышал внизу шаги и перешептывание с консьержкой.
Это Катрин. Да, это Катрин.
Он поднялся. Он смотрел на дверь и представлял себе, как она отворяется, пока она на самом деле не отворилась; воображал фигуру Катрин в дверном проеме.
— Льюис, дорогой мой…
Она улыбнулась ему — бледная улыбка на еще более бледном лице. Она выглядела старше, чем он ожидал Сколько лет прошло с тех пор, как он видел ее в последний раз? Четыре или пять? Аромат ее духов был все тот же, и это постоянство почему-то успокоило Льюиса. Он легко поцеловал ее в щеку.
— Хорошо выглядишь, — солгал он.
— Нет, — ответила она. — Если бы я хорошо выглядела, это было бы оскорбительно для Филиппа. Как я могу хорошо выглядеть, когда у него такая беда? — Она говорила решительно и жестко, как всегда.
Она была старше Льюиса на три года, но обращалась с ним, будто учитель с непослушным ребенком Так она выражала привязанность.
Потом Катрин села у окна, глядя на Сену. Под мостом проплывали маленькие серые льдинки, они покачивались и сталкивались течением. Вода выглядела неживой, точно ее горечь могла отравить насмерть.
— Что случилось с Филиппом?
— Он обвиняется в… — Она запнулась, ее веки дрогнули. — В убийстве.
Льюис хотел рассмеяться: ее слова звучали нелепо. Филиппу семьдесят девять лет, и он кроткий, как ягненок.
— Это правда, Льюис. Я не могла написать в телеграмме, понимаешь? Я должна сказать тебе сама Убийство. Он обвиняется в убийстве.
— Кого?
— Девушки, разумеется. Одной из его симпатий.
— Он все еще бодр, а?
— Помнишь, как он шутил, что умрет на женщине?
Льюис кивнул.
— Ей было девятнадцать. Натали Перек. Довольно приличная девушка. И милая. Длинные рыжие волосы. Ведь Филипп всегда любил рыжих.
— Девятнадцать? Он крутил роман с девятнадцатилетней?
Она не ответила. Льюис сел, чтобы его ходьба по комнате не раздражала ее. В профиль Катрин была по-прежнему прекрасна, а желто-голубой свет, лившийся из окна, смягчал линии ее лица, чудесным образом возвращая Льюиса на пятьдесят лет назад.
— Где он?
— Его арестовали. Сказали, что он опасен и может снова убить.
Льюис покачал головой. Виски его заломило. Эта боль пройдет, стоит лишь закрыть глаза.
— Ему нужно повидаться с тобой. Очень.
Может быть, желание заснуть — это попытка сбежать? Теперь ему придется стать участником событий, а не зрителем.
Филипп Лаборто смотрел на Льюиса с того края голого поцарапанного стола. Лицо Филиппа было растерянным и усталым Они лишь пожали друг другу руки — все прочие физические контакты строго запрещались.
— Я в отчаянии, — сказал Филипп. — Она мертва. Моя Натали мертва.
— Расскажи, что произошло.
— У меня есть маленькая квартирка на Монмартре. На улице Мортир. Просто комната, чтобы принимать знакомых. Катрин держит дом в таком порядке, что мужчине там трудно чувствовать себя свободным Натали часто приходила ко мне, все в доме ее знают. Она была такая жизнерадостная, такая красивая. Она готовилась поступить в медицинскую школу. Умница. И она любила меня.
Филипп был все еще красив. Его элегантность, его слегка фатоватое лицо, его мягкое обаяние с годами почти не изменились. Словно вернулись старые деньки.
— Утром я вышел в кондитерскую. А когда вернулся…
С минуту он не мог говорить.
— Льюис…
Глаза Филиппа наполнились слезами. Ему было неловко за то, что губы подвели его, отказываясь произносить слова.
— Не надо… — начал Льюис.
— Я хочу рассказать, Льюис. Я хочу, чтобы ты знал, чтобы ты увидел ее так же, Как увидел я. Чтобы ты знал, что это за… что за… дела происходят в мире.
Слезы бежали по его лицу двумя ручейками. Он схватил руку Льюиса и сжал ее до боли.