— Он ранил тебя?
Она покачала головой.
— Я закричала, и он убежал.
— Он тебе что-нибудь сказал?
— Нет.
— Может, это друг Филиппа?
— Я знаю друзей Филиппа.
— Может, друг девушки? Или брат?
— Может быть. Но…
— Что?
— С ним что-то странное. Он него несло духами, прямо-таки воняло, и он ходил такими семенящими шажками, хотя был огромным.
Льюис обнял ее.
— Кто бы он ни был, ты напугала его. Ты не должна туда больше ходить. Если нужно собрать для Филиппа одежду, я охотно схожу туда сам.
— Спасибо. Я чувствую себя дурой: может, он случайно вошел? Поглядеть на комнату, где произошло убийство. Люди ведь делают так, верно? Из какого-то жуткого любопытства…
— Я завтра поговорю с Хорьком.
— Хорьком?
— Инспектором Маре. Пусть обыщет помещение.
— Ты видел Филиппа?
— Да.
— Как он? Ничего?
Несколько мгновений Льюис не отвечал.
— Он хочет умереть, Катрин. Он сдался, не дожидаясь суда.
— Но он же не виноват.
— Мы не можем это доказать.
— Ты всегда гордился своими предками. Ты восхищался Дюпеном. Ты можешь доказать это…
— И с чего начать?
— Поговори с кем-то из его друзей, Льюис. Пожалуйста. Может быть, у женщины были враги.
Жак Сола уставился на Льюиса сквозь круглые толстые очки. Его зрачки казались огромными и деформированными из-за этих стекол. Он уже выпил слишком много коньяка.
— Никаких врагов у нее не было, — сказал он. — Только не у нее. Ну, может быть, несколько женщин, завидовавших ее красоте.
Льюис крутил в руках кубик сахара в обертке, который ему принесли вместе с кофе. Пока Сола пьян, от него можно получить кое-какую информацию; только странно, что Катрин описала этого коротышку, сидящего напротив Льюиса, как самого близкого друга Филиппа.
— Вы думаете, что Филипп убил ее?
Сола оттопырил губы.
— Кто знает?
— Что вы имеете в виду? Как вы считаете?
— О! Он мой друг. Если бы я знал, кто убил ее, я бы сказал об этом.
Это походило на правду. Может, коротышка просто топит в коньяке печаль?
— Он был джентльмен, — сказал Сола, рассеянно блуждая глазами по улице.
Через запотевшее окно кафе можно было видеть, как; парижане храбро борются с очередной яростной метелью, тщетно стараясь сохранить осанку и достоинство в схватке с бурей.
— Джентльмен, — снова повторил он.
— А девушка?
— Прелестная, и он был влюблен в нее. Конечно, у нее имелись и другие поклонники. Женщины ее типа…
— Ревнивые поклонники?
— Кто знает?
Опять: кто знает? Все повисло в воздухе, точно пожатие плечами. Кто знает… кто знает… Льюис начал понимать страсть инспектора к истине. Впервые за десять лет в его жизни появилась цель: пробиться через эти висящие в воздухе, безразличные «кто знает?» и выяснить, что же случилось в комнате на улице Мортир. Нужны не предположения, не художественные допущения, но неоспоримая абсолютная истина.
— Вы помните какого-нибудь конкретного человека, который ухаживал за ней? — спросил он.
Сола усмехнулся. В его нижней челюсти осталось только два зуба.
— О, да. Был один.
— Кто?
— Я так и не узнал его имени. Крупный мужчина: я видел его вне дома три или четыре раза. Правда, от него так пахло, что можно было подумать…
Выражение его лица говорило ясно: он подумал, что мужчина был гомосексуалистом Поднятые брови и оттопыренные губы в сочетание с толстыми стеклами очков придавали ему комически двусмысленный вид.
— От него пахло?
— О да.
— Чем?
— Духами, Льюис. Духами.
Где-то в Париже жил человек, знавший эту девушку, возлюбленную Филиппа Он не смог совладать со своим ревнивым гневом. В приступе этого неконтролируемого гнева он ворвался в квартиру Филиппа и разделался с девушкой. Похоже, все ясно.
Где-то в Париже.
— Еще коньяку?
Сола покачал головой.
— Я уже готов, — сказал он.
Льюис подозвал официанта и вдруг увидел газетные вырезки, висящие над стойкой бара.
Сола проследил за его взглядом.
— Филиппу нравились такие картинки, — сказал он.
Льюис поднялся.
— Он заходил сюда, чтобы поглядеть на них.
Вырезки были старыми, пожелтевшими от времени.