Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

— Не делай этого, Жак. Подожди меня. Не… Телефон звякнул, и Сола исчез. Льюис потянулся за своим пальто.

— Кто это был?

Катрин задала вопрос, но знать она не хотела. Льюис пожал плечами, одеваясь, и ответил:

— Да никто. Не волнуйся, я скоро буду.

— Надень шарф, — сказала она, не оборачиваясь.

— Да. Спасибо.

— Ты простудишься.

Он оставил ее смотреть на погруженную во тьму Сену, на льдины, пляшущие в черной воде.

Подъехав к дому на улице Флер, Сола он не увидел. Свежие следы на только что выпавшем снегу вели к передней двери, возвращались обратно и уходили за дом. Льюис двинулся по ним Он вошел в заржавевшую калитку, которая была взломана Сола, очутился на заднем дворе и понял, что он безоружен. Может, лучше вернуться и поискать кочергу, нож, хоть что-то? Пока он раздумывал, задняя дверь отворилась и появился незнакомец, одетый в то же пальто. Льюис прижался к стене дома, где тень была гуще. Он почти не сомневался, что его заметили. Но зверя занимали свои дела. Он стоял в дверном проеме, и в первый раз, в свете отраженного в снегу лунного сияния, Льюис ясно разглядел его. Лицо существа было чисто выбрито, и запах одеколона разливался даже на открытом воздухе. Кожа его оказалась розовой, как абрикос, хоть в двух-трех местах виднелись царапины. Льюис подумал об опасной бритве, которой зверь угрожал Катрин. Может, он приходил в комнату Филиппа, чтобы найти себе хорошую бритву? Он натягивал кожаные перчатки на свои широкие выбритые руки и издавал легкое покашливание, звучавшее как выражение удовольствия. Льюис решил, что он готовится выйти во внешний мир. Зрелище было настолько же трогательным, насколько пугающим Все эти вещи нужны, чтобы чувствовать себя человеком. Существо вызывало жалость в своем старании соответствовать образу, придуманному для него Филиппом. Потерявший наставника, растерянный и несчастный, он пытался смотреть в лицо этому миру так, как его учили. Но пути назад не было. Дни невинности прошли; он никогда больше не будет безгрешным зверем. Пойманный в ловушку своей новой личины, он не имел другого выбора, кроме как продолжать ту жизнь, к которой его приохотил хозяин. Не глядя в сторону Льюиса, он мягко закрыл за собой дверь и пересек двор. Его походка при этом изменилась, звериные прыжки превратились в мелкие шажки, чтобы симулировать человеческие движения.

Потом он исчез.

Льюис ждал в тени, тяжело дыша. Его кости ныли от холода, а ноги онемели. Зверь явно не собирался возвращаться, так что Льюис вышел из укрытия и толкнул дверь. Замок был не заперт. Когда он ступил внутрь, в ноздри ему ударила вонь: густой запах подгнивших фруктов вперемешку с ароматом одеколона, зоопарк и будуар одновременно.

Он спустился вниз по скользким каменным ступеням, миновал короткий коридор и приблизился к двери. Она тоже была открыта Голая лампочка освещала чудовищную сцену.

На полу лежал большой вытертый персидский ковер. Стояла скудная мебель — небрежно прикрытая одеялом кровать и шкаф, набитый одеждой. На полу гора гниющих фруктов, часть из них раздавлена. Смердящее ведро для испражнений. На стене — большое распятие. На камине — фотография Катрин, Филиппа и Льюиса, улыбающихся там, в солнечном прошлом В тазу лежали бритвенные принадлежности зверя: мыло, щетки, бритвы. Свежая мыльная пена На комоде небрежно валялись деньги, рядом шприц и несколько пузырьков. В конуре было тепло: должно быть, комната примыкала к котельной. Сола Льюис нигде не увидел.

Внезапно раздался шум.

Льюис повернулся к двери, ожидая, что дверной проем заслонит фигура обезьяны с оскаленными зубами и демоническим взглядом. Но он ошибся: шум донесся не от двери, а из шкафа. За грудой одежды кто-то шевелился.

— Сола?

Жак Сола выпал из шкафа и распластался на персидском ковре. Лицо его представляло собой сплошную рану. Не осталось ни одной черты, по какой его можно было бы опознать.

Зверь, видимо, ухватил его за губу и содрал плоть с черепа, точно шкурку с банана. Обнажившиеся зубы стучали в предсмертном ознобе, руки и ноги дергались.

Самого Жака уже не было. Больше никаких признаков мысли и личности — только судорожная агония. Льюис склонился над Сола; у него были крепкие нервы. Во время войны он служил при армейском госпитале и видел все возможные превращения человеческого тела. Он бережно дотронулся до умирающего, не обращая внимания на кровь. Льюис не любил его, ему не было до Сола никакого дела; но сейчас он хотел одного: забрать Жака из обезьяньей клетки и найти ему достойную человеческую могилу. Еще он хотел взять фотографию. Невозможно оставить ее зверю. Из-за нее он ненавидел сейчас Филиппа больше, чем когда-либо.

Он стащил тело с ковра. Это потребовало титанического усилия, и после уличного холода в удушливой жаре комнаты он почувствовал себя дурно. Его руки начали нервно дрожать. Тело могло предать его, он это чувствовал. Тело было близко к обмороку, к потере сознания.

Не здесь. Не здесь, во имя Господа!