Книги крови V—VI: Дети Вавилона

— Еще жив Гольдберг, — сказал Клейн. — И он будет продолжать игру. Но чтобы играть, нужны двое.

— А почему не вы?

— Потому что он ненавидит меня. Ненавидит всех нас. Он говорит, что станет играть только с вами.

Гольдберг сидел под лавровыми деревьями и раскладывал пасьянс. Это был долгий процесс. Из-за близорукости он подносил каждую карту на расстояние трех дюймов к носу, пытаясь разглядеть ее, а к тому моменту, когда ряд заканчивался, забывал карты, что были в начале.

— Она согласна, — проговорил Клейн. Гольдберг не отвел взгляда от карт. — Я сказал она согласна.

— Я не слепой и не глухой, — ответил. Гольдберг Клейну, все еще внимательно рассматривая карты. Затем он взглянул вверх и, увидев Ванессу, прищурился. — Я говорил им, что это плохо кончится… — По его мягкому тону Ванесса поняла: притворяясь фаталистом, он все-таки остро переживает потерю товарищей. — Я говорил с самого начала, что мы должны оставаться здесь. Бежать бесполезно. — Он пожал плечами и вновь обратился к картам. — К чему бежать? Мир изменился. Я знаю. Мы изменили его.

— Это было не так плохо, — сказала Ванесса.

— Мир?

— То, как они умерли.

— О!

— Мы веселились до последней минуты.

— Гомм был слишком сентиментальным, — проговорил Гольдберг. — Мы никогда особенно не любили друг друга.

Большая лягушка прыгнула на дорогу перед Ванессой. Глаза Гольдберга уловили движение.

— Кто это? — спросил он.

Создание со злобой рассматривало ногу Ванессы.

— Просто лягушка, — ответила Ванесса.

— Как выглядит?

— Толстая, — сообщила Ванесса. — С тремя красными точками на спине.

— Это Израиль, — сказал Гольдберг. — Не наступите на него.

— Будут ли к полудню какие-нибудь решения? — вмешался Клейн. — Особенно в связи с ситуацией в заливе, с мексиканским конфликтом и…

— Да-да-да, — отозвался Гольдберг. — А теперь уходите.

— Может получиться еще один залив Свиней[10]…

— Вы не сказали ничего, чего бы я не знал. Идите! Ваше присутствие заставляет нации волноваться. — Он уставился на Ванессу. — Ну, вы собираетесь сесть или нет?

Она села.

— Я оставляю вас, — сказал Клейн и удалился.

Гольдберг начал издавать горлом звук — кек-кек-кек, — подражая голосу лягушки. В ответ раздалось кваканье из всех закоулков двора. Услышав это, Ванесса сдержала улыбку. Фарс, некогда говорила она себе, надо играть с серьезным лицом — так, будто веришь каждому произнесенному слову. Лишь трагедия требует смеха; возможно, они еще сумеют предотвратить ее — с помощью лягушек.

Во плоти (пер. с англ. М. Красновой)

Когда Кливленд Смит вернулся после беседы с дежурным офицером, его новый сокамерник был уже на месте. Он глядел, как плавают пылинки в солнечном луче, проникающем сквозь пуленепробиваемое оконное стекло. Это зрелище повторялось ежедневно (если не мешали облака) и длилось менее получаса Солнце отыскивало путь между стеной и административным зданием, медленно пробиралось вдоль блока Б, а потом исчезло до следующего дня.

— Ты Тейт? — спросил Клив.

Заключенный перестал смотреть на солнце и обернулся. Мэйфлауэр сказал, что новенькому двадцать два года, но Тейт выглядел лет на пять моложе. В лице молодого человека было нечто, делавшее его похожим на потерявшегося (и притом безобразного) щенка, которого хозяева оставили поиграть на оживленной улице. Глаза слишком настороженные, рот чересчур безвольный, руки тонкие: прирожденная жертва. Клив почувствовал раздражение от мысли, что придется возиться с этим мальчишкой. Тейт станет лишней обузой. У Клива нет сил, чтобы тратить их на покровительство новичку, несмотря на болтовню Мэйфлауэра о необходимости протянуть руку помощи.

— Да, — ответил щенок. — Я Уильям.

— Тебя так и называют Уильямом?

— Нет, — сказал мальчик. — Все зовут меня Билли.

— Билли, — кивнул Клив и вошел в камеру.

Режим в Пентонвилле был в некотором роде прогрессивным: по утрам, на два часа камеры оставались открытыми, нередко отпирались на пару часов и днем, что давало заключенным определенную свободу передвижения. Однако это имело и свои недостатки: например, разговоры с Мэйфлауэром.

— Мне велено дать тебе кое-какие советы.

— Да? — переспросил мальчик.

— Ты раньше не сидел?

— Нет.

— Даже в колонии для несовершеннолетних?

Глаза Тейта блеснули.

— Недолго.

— Значит, ты в курсе дела. Знаешь, что ты легкая добыча?

— Знаю.

— Мне тут поручили, — продолжал без энтузиазма Клив, — защитить тебя, чтоб не покалечили.

Тейт уставился на Клива, и голубизна его глаз казалась молочной, будто они отражали солнце.

— Не расстраивайся, — произнес мальчик — Ты мне ничего не должен.

— Чертовски верно. Я тебе ничего не должен, но у меня вроде как есть гражданский долг, — угрюмо ответил Клив. — Это ты.