Книги крови V—VI: Дети Вавилона

При упоминании о Лоуэлле лицо Билли болезненно нахмурилось. Он тронул разбитую щеку.

— Он покойник, — прошептал мальчик чуть слышно.

— Это как дело повернется, — заметил Клив.

Взгляд, подобный тому, что бросил на него Тейт, мог бы разрезать сталь.

— Именно так, — заявил Билли без тени сомнения в голосе. — Лоуэллу не жить.

Клив не стал возражать: мальчик нуждался в подобной браваде, сколь бы смехотворна она ни была.

— Что тебе надо, зачем ты повсюду суешь свой нос?

— Ничего особенного, — ответил Билли.

Он больше не смотрел на Клива, а уставился на верхнюю койку. И спокойно произнес:

— Я лишь хотел узнать, где здесь были могилы, и все.

— Могилы?

— Где они хоронили повешенных. Кто-то говорил, что там, где похоронен Криппен, растет розовый куст. Ты когда-нибудь слышал об этом?

Клив покачал головой. Теперь он вспомнил, что мальчик уже спрашивал о сарае с виселицей, а вот теперь заговорил про могилы. Билли взглянул на него. Синяк с каждой минутой делался темнее и темнее.

— Ты знаешь, где они, Клив? — спросил он. И снова то же притворное безразличие.

— Я узнаю, если ты будешь так любезен и скажешь, зачем тебе это нужно.

Билли выглянул из-под прикрытия койки. Полуденное солнце очерчивало короткую дугу на отштукатуренных кирпичах стены. Оно было сегодня неярким. Мальчик спустил ноги с койки и сел на краю матраса, глядя на свет так же, как в первый день.

— Мой дедушка, отец моей матери, был здесь повешен, — произнес он дрогнувшим голосом. - В девятьсот тридцать седьмом. Эдгар Тейт. Эдгар Сен-Клер Тейт.

— Ты, кажется, сказал, что он отец твоей матери?

— Я взял его имя. Я не хочу носить имя отца. Я никогда ему не принадлежал.

— Никто никому не принадлежит, — ответил Клив. — Ты принадлежишь сам себе.

— Но это неверно, — возразил Билли, слегка пожав плечами. Он все еще глядел на свет на стене. Уверенность мальчика была непоколебимой; вежливость не делала его утверждение менее веским. — Я принадлежу своему деду. И всегда принадлежал.

— Ты еще не родился, когда…

— Это не важно. Пришел — ушел, такая ерунда.

«Пришел — ушел». Клив удивился. Понимал ли под этими словами Тейт жизнь и смерть? У Клива не было возможности спросить. Билли опять заговорил тем же приглушенным, но настойчивым голосом:

— Конечно, он был виновен. Не так, как о том думают, но виновен. Он знал, кто он и на что способен.

Это вина, так ведь? Он убил четверых. По крайней мере, за это его повесили.

— Ты думаешь, он убил больше?

Билли еще раз слабо пожал плечами: разве в количестве дело?

— Но никто не пришел посмотреть, где его похоронили. Это неправильно, так ведь? Им было все равно, мне кажется. Родственники, возможно, радовалась его смерти. Они с самого начала думали, что он чокнутый. Но он не был таким. Я знаю, не был. У меня его руки и его глаза. Так сказала мама. Видишь ли, она мне все о нем рассказала перед смертью. Рассказала такие вещи, какие никому и никогда не говорила И рассказала мне только потому, что мои глаза… — Он запнулся и приложил руку к губам, будто колеблющийся свет на стене уже загипнотизировал его, чтобы он не выдал слишком много.

— Что сказала тебе мать? — настаивал Клив.

Билли словно взвешивал различные ответы, прежде чем предложить один из них.

— Только то, что дед и я одинаковы в некоторых вещах, — сказал он.

— Чокнутые, что ли? — полушутя предположил Клив.

— Что-то вроде того, — ответил Билли, все еще глядя на стену; он вздохнул, затем решил продолжить признание. — Вот почему я пришел сюда. Так мой дедушка узнает, что он не забыт.

— Пришел сюда? — переспросил Клив. — О чем ты говоришь? Тебя поймали и посадили. У тебя не было выбора.

Свет на стене угас, туча заслонила солнце. Билли взглянул на Клива. Свет по-прежнему оставался тут, в его глазах.

— Я совершил преступление, чтобы попасть сюда, — пояснил мальчик. — Это осмысленный поступок.

Клив покачал головой. Заявление звучало абсурдно.

— Я и раньше пытался. Дважды. Это требует времени. Но теперь я здесь, не так ли?

— Не считай меня дураком, Билли, — предостерег Клив.

— Я и не считаю, — ответил тот. Теперь он стоял Казалось, он почувствовал облегчение, рассказав эту историю. Он даже улыбался, когда говорил: — Ты был добр ко мне. Не думай, что я этого не понимаю. Я благодарен. Теперь… — Он взглянул в лицо Кливу и закончил: — Я хочу знать, где могилы. Найди их, и я больше не пикну, обещаю.