Книги крови. Запретное. IV-VI

– Но это неправда, – сказал Билли и чуть заметно пожал плечами, все еще глядя на свет. Его уверенность была непоколебимой; вежливый тон не смягчал непререкаемости слов. – Я принадлежу своему деду. Всегда принадлежал.

– Ты даже не родился, когда его…

– Это неважно. Приходы и уходы – это все не имеет значения.

Приходы и уходы, озадаченно подумал Клив. Тэйт говорит о жизни и смерти? У него не было возможности спросить. Билли снова говорил, слова лились все тем же неспешным, но упорным потоком.

– Он был виновен, разумеется. Не так, как о нем думали, но виновен. Он знал, чем был и на что был способен; это же и есть вина, да? Он убил четверых. Или, по крайней мере, за это его повесили.

– Ты имеешь в виду, что убийств было больше?

Билли снова еле заметно пожал плечами; числа, по-видимому, не имели значения.

– Но никто не пришел посмотреть, где его похоронят. Это же неправильно, правда ведь? Может, им было все равно. Вся семья, наверное, радовалась, что его больше нет. Думали, он с самого начала был двинутый. А он таким не был. Я знаю, что не был. У меня его руки, и его глаза. Так мама сказала. Понимаешь, она рассказала мне о нем все перед тем, как умерла. Рассказала то, что никогда и никому не рассказывала, только из-за моих глаз… – Он осекся и прикрыл губы ладонью, словно зыбкий свет на кирпичах загипнотизировал его настолько, что Билли выдал слишком многое.

– Что тебе рассказала мать? – подтолкнул его Клив.

Парень, казалось, взвесил несколько вариантов ответа, прежде чем выбрать один из них:

– Только то, что мы кое в чем похожи.

– В смысле, оба сумасшедшие? – сказал Клив, шутя лишь отчасти.

– Вроде того, – ответил Билли, все еще не отводя взгляда от стены. Он вздохнул, потом решил еще немного исповедаться. – Поэтому я и пришел сюда. Чтобы мой дед знал, что не забыт.

– Пришел сюда? – спросил Клив. – Что ты несешь? Тебя поймали и приговорили. У тебя не было выбора.

На солнце нашла туча, и свет на стене погас. Билли поднял взгляд на Клива. Там, в его глазах, мерцал свет.

– Я совершил преступление, чтобы попасть сюда. Это был сознательный поступок.

Клив замотал головой. Парень нес чушь.

– Я пытался и до этого… дважды. Потребовалось время. Но я сюда попал, видишь?

– Не держи меня за дурака, Билли, – предупредил Клив.

– Я не держу. – Он поднялся. Казалось, ему стало легче, когда он рассказал эту историю; Билли даже улыбнулся, пусть робко, сказав: – Ты был ко мне добр. Не думай, что я этого не понимаю. Я благодарен. А теперь… – Он повернулся к Кливу, прежде чем продолжить: – Я хочу узнать, где находятся могилы. Найди их, и больше я тебя доставать не буду, обещаю.

Клив не знал почти ничего ни о тюрьме, ни о ее истории, но был знаком с тем, кто знал. Одновременно с ним в мастерской частенько работал человек по фамилии Бишоп – заключенные к нему настолько привыкли, что звали просто Епископом, переведя его имя в разряд нарицательных[9]. Епископ провел в тюрьме бо́льшую часть из своих сорока с лишним лет, в основном из-за мелких преступлений, и, со всем фатализмом человека, потерявшего ногу и посвятившего себя изучению жизни одноногих, сделался экспертом по тюрьмам и пенитенциарной системе. Лишь малую часть знаний он почерпнул из книг. Бо́льшую же получил от старых сидельцев и вертухаев, коротавших время за болтовней, и постепенно превратил себя в ходячую энциклопедию преступлений и наказаний. Епископ уже зарабатывал этим на жизнь и продавал тщательно собранные факты по кусочкам: сведения по географии – тем, кто хотел сбежать, тюремную мифологию – безбожному преступнику, ищущему местной веры. Найдя Бишопа, Клив выложил перед ним плату табаком и долговыми расписками.

– Чем я могу тебе помочь? – спросил Епископ. Он был тяжел, но не нездоровой тяжестью. Тонкие, как иглы, самокрутки, которые он непрерывно сворачивал и курил, терялись в его мясницких пальцах, окрашенных никотином в тона сепии.

– Я хочу знать о здешних повешениях.

– Это хорошие истории. – Епископ улыбнулся и начал рассказ.

В целом Билли не ошибся. Преступников в Пентонвиле вешали до середины века, но сарай давно снесли. Над этим местом теперь находился офис службы пробации в крыле B. Истории о розах Криппена тоже оказались правдой. На территории тюрьмы, перед будкой, где, как сообщил Кливу Епископ, хранились садовые инструменты, был небольшой пятачок травы, в центре которого наслаждался жизнью куст, который посадили (и здесь Епископ признался, что не знает, правда это или вымысел) в память о докторе Криппене, повешенном в 1910 году.

– Значит, могилы там? – спросил Клив.

– Нет-нет, – сказал Епископ, одной затяжкой обратив половину тонкой самокрутки в пепел. – Могилы – у ограды, слева за будкой. Там большой газон; ты, наверное, его видел.

– Надгробий нет?