Книги крови. Запретное. IV-VI

Больше Тэйт ничего не говорил; он вернулся к нижней койке и лег, заскрипев пружинами. Клив лежал в тишине, прокручивая разговор у себя в голове. Он действительно не хотел ничего делать с мальчишкой, но, возможно, высказал это слишком резко. Что ж, сделанного не воротишь.

Внизу что-то почти неслышно шептал Билли. Клив напрягся, пытаясь понять, о чем тот говорит. Несколько секунд он мучительно вслушивался, прежде чем осознал, что мальчик Билли молится.

Той ночью Кливу снился сон. Поутру он не мог вспомнить какой, хотя, пока принимал душ и брился, сквозь его голову просеивались манящие крупицы увиденного. Тем утром не проходило и десяти минут, чтобы что-нибудь – солонка, опрокинувшаяся на стол за завтраком, крики со двора для прогулок – не обещало пробить сну дорогу, но откровения так и не случилось. Из-за этого он был непривычно раздражен и несдержан. Когда Уэсли, мелкий липач, которого он знал по предыдущей отсидке, подошел к нему в библиотеке и затеял болтовню, словно они были закадычными приятелями, Клив приказал недомерку заткнуться. Но Уэсли упорно продолжал разговор.

– У тебя проблемы.

– Да ну. И какие?

– Этот твой парень, Билли.

– Что с ним не так?

– Он задает вопросы. Становится навязчивым. Ребятам это не нравится. Они говорят, тебе надо его приструнить.

– Я ему не сторож.

Уэсли скорчил гримасу:

– Я тебе это как другу рассказываю.

– Не стоит.

– Не дури, Кливленд. У тебя появились враги.

– О? – сказал Клив. – Назови хоть одного.

– Ловелл, – моментально ответил Уэсли. – И Нэйлер еще. Всякие люди. Им не нравится, что Тэйт такой.

– А какой он? – рявкнул Клив.

Уэсли тихо закряхтел:

– Я просто пытаюсь тебе объяснить. Он хитрый. Как сраная крыса. Будут проблемы.

– Избавь меня от пророчеств.

По закону больших чисел даже бездарнейший из пророков время от времени бывает прав: похоже, настал черед и для Уэсли. На следующий день, возвращаясь из мастерской, где Клив упражнял свой интеллект, приделывая колеса к пластмассовым машинкам, он обнаружил, что на этаже его поджидает Мэйфлауэр.

– Я просил тебя приглядывать за Уильямом Тэйтом, Смит, – сказал старший надзиратель. – Тебе что, все равно?

– Что случилось?

– Видимо, все равно.

– Я спросил, что случилось. Сэр.

– Ничего особенного. Пока. Его немного потрепали, вот и все. Похоже, на него положил глаз Ловелл. Я прав?

Мэйфлауэр пристально посмотрел на Клива и, не получив ответа, продолжил:

– Я ошибся в тебе, Смит. Я думал, что в жестоком человеке найдется что-то достойное. Я был неправ.

Билли лежал на койке, лицо у него было в синяках, глаза закрыты. Он не открыл их, когда вошел Клив.

– Ты в порядке?

– Ага, – тихо сказал мальчишка.

– Кости не сломаны?

– Выживу.

– Ты же понимаешь…

– Слушай. – Билли открыл глаза. Зрачки у него как будто потемнели, а может, это была просто игра света. – Я жив, ладно? Я не идиот. Я знал, во что ввязываюсь, отправляясь сюда.

Он говорил так, словно у него был какой-то выбор.

– Я справлюсь с Ловеллом, – продолжил он, – так что не беспокойся.

А потом помолчал и сказал:

– Ты был прав.

– Насчет чего?

– Насчет отсутствия друзей. Я сам по себе; ты сам по себе. Верно? Я просто медленно учусь, но потихоньку осваиваюсь. – Билли улыбнулся своим словам.

– Ты задавал вопросы, – сказал Клив.

– Да? – беспечно ответил Билли. – Кто сказал?

– Если у тебя есть вопросы, спрашивай меня. Люди не любят тех, кто везде сует нос. Они становятся подозрительными. А потом отворачиваются, когда Ловелл и ему подобные распускают руки.

При звуке этого имени лицо Билли исказилось от боли. Он дотронулся до синяка на щеке.

– Ему не жить, – пробормотал мальчишка почти неслышно.

– Да уж конечно, – отозвался Клив.

Ответным взглядом Тэйта можно было резать сталь.

– Я серьезно, – сказал он без тени сомнения в голосе. – Ловелл отсюда живым не выйдет.

Отвечать Клив не стал; мальчишка нуждался в этой показной браваде, пусть и смехотворной.

– Что ты такое хочешь разузнать, раз вечно суешься куда не надо?

– Ничего особенного, – ответил Билли. Теперь он смотрел не на Клива, а на верхнюю койку. Затем тихо произнес: – Я просто хотел узнать, где могилы, вот и все.

– Могилы?

– Где хоронили повешенных. Кто-то мне рассказывал, что на могиле Криппена[8] растет розовый куст. Слышал об этом?

Клив покачал головой. Только сейчас он вспомнил, что парень спрашивал о сарае для казней, и вот теперь – могилы. Билли посмотрел на него. Синяк становился темнее с каждой минутой.

– Ты знаешь, где они, Клив? – спросил он. И снова эта фальшивая беззаботность.

– Я могу узнать, если ты будешь так любезен и объяснишь, в чем дело.

Билли выглянул из-под укрытия койки. Дневное солнце чертило свою короткую дугу на крашеном кирпиче тюремной стены. Сегодня оно было тусклым. Мальчишка спустил ноги с койки и сел на краю матраса, уставившись на свет, как в тот первый день.

– Моего деда – отца моей мамы – повесили здесь, – сказал он хрипло. – В 1937 году. Эдгар Тэйт. Эдгар Сент-Клер Тэйт.

– Ты вроде сказал, что это отец твоей матери.

– Я взял его фамилию. Мне не нужна фамилия отца. Я никогда ему не принадлежал.

– Никто никому не принадлежит. Ты сам себе хозяин.