Книги крови. Запретное. IV-VI

Кэндимен приблизился к ней. Хелен выдавила какую-то нелепую угрозу, на которую он не обратил внимания. Жужжание у него внутри усилилось. Мысль о прикосновении этого тела, о близости насекомых, была невыносимо кошмарна. Она вынудила свои налитые свинцовой тяжестью руки подняться, чтобы защититься от него.

Мертвенно-желтое лицо Кэндимена заслонило портрет на стене. Хелен не могла заставить себя прикоснуться к нему и вместо этого сделала шаг назад. Пчелы зажужжали громче; некоторые от возбуждения забрались ему в глотку и начали вылетать изо рта. Они ползали по его губам; по его волосам.

Хелен снова и снова умоляла не трогать ее, но он был непреклонен. Наконец отступать стало некуда: за спиной была стена. Приготовившись к укусам, она уперлась ладонями в его кишащую пчелами грудь и толкнула. Одновременно с этим он выбросил вперед руку и обхватил затылок Хелен, уколов крюком покрасневшую кожу на горле. Она почувствовала, как потекла кровь; уверилась, что он одним ужасным движением вскроет ей яремную вену. Но Кэндимен дал слово и не нарушил его.

Возбужденные этими резкими движениями, пчелы оказались повсюду. Хелен чувствовала, как они ползают по ней, отыскивают крупицы серы в ушах и сахара на губах. Она не пыталась смахнуть их. Не с крюком у шеи. При малейшем движении он ранил бы ее. Хелен попала в ловушку, словно в детских кошмарах, и спасения не было. Когда сны заводили ее в такое безвыходное положение – в окружение демонов, готовых разорвать ее на части, – оставался один фокус. Сдаться; отказаться от всяких претензий на жизнь и отдать себя темноте. Теперь, когда к ней приближалось лицо Кэндимена, а звуки пчел заглушили даже ее собственное дыхание, Хелен сыграла эту тайную карту. И, так же, как и во снах, комната и демон стерлись и исчезли.

Хелен проснулась, перейдя из света в темноту. В первые мгновения она паниковала, потому что не могла понять, где находится, а потом – потому что вспомнила. Но в ее теле не было боли. Она коснулась шеи; та была, за исключением царапины от крюка, нетронутой. Хелен поняла, что лежит на матрасе. Не напали ли на нее, пока она была без сознания? Она поспешно обследовала свое тело. Крови не было, одежда нетронута. Кэндимен, похоже, ограничился лишь поцелуем.

Она села. Через заколоченное окно драгоценный свет пробивался еле-еле – а через входную дверь и вовсе сюда не попадал. Возможно, она закрыта, успокоила себя Хелен. Но нет: даже сейчас она слышала, как кто-то шепчет на пороге. Женский голос.

Она не шевелилась. Они были сумасшедшими, эти люди. Они все это время знали, кого призвало ее появление в Баттс-корте, и защищали его – этого медового психопата; дали ему постель, сделали приношение в виде конфет, скрыли от любопытных глаз и хранили молчание, когда он проливал кровь на их порогах. Даже Анна-Мария, которая стояла без слез в прихожей своей квартиры, зная, что ее мертвый ребенок лежит в нескольких ярдах от нее.

Ребенок! Вот доказательство, в котором она нуждалась. Каким-то образом они ухитрились добыть тело из гроба (чем они его подменили, мертвой собакой?) и принесли сюда, в храм Кэндимена, в качестве игрушки или любовника. Она возьмет малыша Керри с собой – в полицию – и расскажет всю историю. Чему бы там ни поверили – скорее всего, лишь немногому, – тело ребенка будет неоспоримым фактом. Так хотя бы некоторые из сумасшедших пострадают за свой заговор. Пострадают за ее страдания.

Шепот у двери прекратился. Теперь кто-то шел к спальне. Кем бы ни была эта женщина, света она с собой не захватила. Хелен съежилась, надеясь, что ее не заметят.

В дверях появился силуэт. В непроглядном мраке нельзя было разглядеть ничего, кроме худой фигуры, которая склонилась и подняла с пола сверток. По водопаду светлых волос стало ясно, что гостья – это Анна-Мария: подобранный ей сверток был, несомненно, телом Керри. Не глядя в сторону Хелен, его мать развернулась и вышла из спальни.

Хелен слушала, как в гостиной стихают шаги. Потом быстро поднялась и подошла к коридору. Оттуда был еле-еле виден силуэт Анны-Марии в дверях квартиры. Свет во дворе не горел. Девушка скрылась, и Хелен как можно быстрее пошла следом за ней, не спуская глаз с двери. Она споткнулась один раз, потом другой, но добралась до выхода как раз вовремя, чтобы разглядеть в ночи смутную фигуру Анны-Марии.

Она вышла из квартиры на свежий воздух. Было холодно; звезд не было. Свет на балконах и в переходах не горел, в квартирах тоже; даже телевизоры не светились. Баттс-корт словно вымер.

Хелен помедлила, прежде чем отправиться в погоню за девушкой. Почему бы не ускользнуть сейчас, убеждала ее трусость, и не найти дорогу к машине? Но если она это сделает, у заговорщиков будет время спрятать тело мальчика. Когда Хелен вернется сюда с полицией, все будут только молчать, пожимать плечами, а ей скажут, что она вообразила себе и труп, и Кэндимена. Все ужасы, которые она вкусила, снова превратятся в слухи. В слова на стене. И каждый день своей жизни после этого она будет презирать себя, потому что не пустилась в погоню за здравым смыслом.