Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

Самая последняя встреча с Маргаритой Ивановной состоялась в 1987 г. во время моего визита в Москву для участия в переговорах по поводу мероприятий в рамках фестивалей стран Европы. Уже 20 лет каждые два года в Бельгии организуются фестивали искусств одной определенной страны. Первый такой фестиваль был итальянский и собрал более 300 тысяч посетителей, последний — японский — собрал более двух миллионов посетителей. В 1984 г. я стал ответственным за испанский фестиваль. В 1987 г. я приехал в Москву, чтобы обсудить возможность участия Советского Союза в подобном фестивале. У меня осталось тяжелое впечатление от этого визита. И я счастлив, что могу вспомнить о вечере, проведенном в один из дней у Маргариты Ивановны. Мы вспоминали прошлое, говорили о будущем, в котором уже виделись горизонты перестройки и гласности. Я счастлив, что Маргарита Ивановна, родившаяся вместе с веком, молодость которой совпала с революцией, увидела первые годы перестройки. Я счастлив знать, что дорогая Маргарита Ивановна сумела построить свою жизнь несмотря на немыслимые для западного человека трудности, что неутомимая Маргарита Ивановна успела рассказать о своем жизненном пути в журнале "Наше наследие" незадолго до своей кончины. Я получил номер этого журнала с посвящением Маргариты Ивановны и одновременно с известием о ее кончине.

Я счастлив, что Библиотека иностранной литературы в Москве, которую Маргарита Ивановна создала в 1921 г., отныне носит ее имя.

Л.3. Копелев. Это было чудом… [101]

Она приехала из Саратова в голодную Москву в 1921 г. Ровесница века — ей исполнился 21 год — она уже твердо знала свое призвание: учиться и просвещать. Гражданская война закончилась, оставались разруха, нищета, голод… Она верила в то, что говорил и писал Ленин: он сказал на комсомольском съезде, что необходимо овладеть всеми сокровищами культуры, которые накопило человечество, и она решила — будет создавать библиотеку, совсем особенную библиотеку, такую, где каждый желающий мог бы читать иностранные книги, журналы, газеты и тут же изучать иностранные языки.

В наркомате просвещения, куда она пришла, ей стали помогать. В доме наркомата выделили целую квартиру, притащили шкафы, столы и стулья, приносили немецкие, французские, английские, итальянские книги.

Однако внезапно сам народный комиссар Луначарский решил поселиться в этой квартире, она понравилась его жене. Маргарита Ивановна пришла к наркому, говорила сурово, гневно, волнуясь, едва не плача: "Как Вам не стыдно, мы создаем первую в России такую библиотеку, она должна быть не только читальней, но еще и учебным заведением, где будут работать курсы иностранных языков, и вы, народный комиссар просвещения, должны помочь нам, а не мешать".

Худенькая светлоглазая девушка говорила так уверенно и страстно, была так неколебимо убеждена, что Луначарский, конечно же, согласен с ней и немедленно распорядится, чтобы доставили возможно больше книг, увеличили число сотрудников. Но нарком не уступил и въехал в квартиру. <…>

Шли годы, сменялись наркомы и вожди партии, шумели партийные съезды, спокойней проходили конгрессы Коминтерна; начались пятилетки, грохотали взрывы, рушились стены Китай-города и древних церквей; росли строительные леса, трещали барабаны, трубили фанфары парадов и праздничных шествий, заглушая рокотание моторов тюремных машин и "столыпинских" вагонов. В 1937–1938 гг. множество руководящих сотрудников министерств, трестов, партийных комитетов различных уровней заполняли камеры Лубянки, Лефортова, Бутырок; открывались новые станции метро — "самого прекрасного в мире", в витринах и на стендах вывешивали саженные карты Испании, на них флажками отмечали фронты гражданской войны; в Колонном зале судили врагов народа, и Вышинский кричал, требуя "расстрелять, как бешеных собак", Бухарина, Рыкова, Радека… Менялись наркомы просвещения, Луначарского сняли, назначили Бубнова, а после его ареста разоблачали его пособников, пробравшихся в наркомат "троцкистско-бухаринских агентов иностранных разведок".