Книги в моей жизни

Если бы ты (Луи) погиб за что-то достойное, если бы ты сражался за любовь или за кусок хлеба для твоих малышей. Так ведь нет. Они сначала обманули тебя, а потом убили на войне.

Скажи мне, что я должен делать с этой Фран

цией, которой ты, похоже, помог сохраниться, да ия сам делал то же самое? Что нам делать с ней - нам,потерявшим всех наших друзей?Ах, если бы нам пришлось защищать реки, холмы, горы, небеса, ветры, дожди, я бы сказал: "С радостью. Это наша работа. Давайте сражаться. Все наше счастье в жизни за

* Герберт Рид. Политики Неполитического. Лондон: Раутледж,( прим. автора).

висит от этого". Нет, мы защищали поддельные названия всего этого. Когда я вижу реку, то говорю: "Это река". Когда я вижу дерево, то говорю: "Это дерево". Я никогда не говорю: "Франция". Она не существует.

Ах, с какой радостью отдал бы я это фальшивое название за всего лишь одну жизнь: пусть самый простой и самый скромный из умерших ожил бы вновь! Ничто не стоит больше человеческого сердца. Они все время толкуют нам о Боге! Именно Бог еле заметным движением пальца запускает маятник кровавых часов в тот самый момент, когда младенец выбирается из материнского чрева. Они все время толкуют о Боге, а ведь единственный плод Его благого искусства, единственное подобие божества - это жизнь, которую только Он мог создать, назло всей вашей науке и суждениям очкастых идиотов. И эту жизнь вы сознательно уничтожаете, превращая омерзительный раствор слизи и грязи, с полного благословения всех ваших церквей. Хороша логика!

Нет ничего славного в том, чтобы быть французом. Есть только одно славное деяние - быть живым".

Когда я читаю пассажи, подобные этому, то ощущаю потребность сделать необычные для себя признания. Кажется, где-то я уже говорил, что, если бы мне пришлось выбирать между Францией и Жионо, я бы выбрал Жионо. То же самое я чувствую по отношению к Уитмену. Для меня Уолт Уитмен в сто, в тысячу раз больше Америка, чем сама Америка. И именно этот великий Демократ написал следующие слова о нашей хваленой демократии:

"Мы часто поминаем в печати слово Демократия. Однако я уже устал повторять, что истин-ная суть этого слова еще спит, спит беспробудным сном, невзирая на производимый им резонанс и многочисленные яростные бури, которые его породили. Это великое слово, чья история, полагаю, остается не написанной, ибо этой истории еще только предстоит совершиться"*.

Нет, человек, подобный Жионо, никогда не может стать предателем, пусть даже он бездействует, позволяя врагу разорять свою страну. В книге "Вечный Мауриций"51, где несколько страниц посвящено его "Отказу от повиновения", я даже выразился следующим образом и повторяю это сегодня с еще большей страстностью: "Говорю вам, что-то неладно с обществом, которое из-за несогласия со взглядами того или иного человека осуждает его как архиврага. Жионо не предатель. Предатель - общество. Общество предает свои прекрасные принципы, пустые принципы. Общество постоянно ищет жертв - и находит их среди великих духом людей".

Что сказал Гете Эккерману? Ведь крайне интересно, что "первый европеец" высказался так: "Люди станут более искусными и более сообразительными, но они не станут лучше, счастливее и разумнее в поступках - по крайней мере это возможно лишь временами. Я предвижу время, когда Господь разрушит все ради обновленного творения. Уверен, что все задумано именно с этой целью, и в отдаленном будущем уже назначены времена и сроки для прихода этой обновленной эпохи..."

Не так давно кто-то упомянул в моем присутствии о том, что в жизни автора очень важную роль всегда играет отец. Мы говорили о Джойсе, Утрилло, Томасе Вулфе, Лоуренсе, Селине, Ван Гоге, Сандраре, а также о египетских мифах и легендах Крита. Мы вспомнили тех, кто так и не нашел своего отца, равно как и тех, кто продолжал вечно искать его. Мы говорили об Иосифе и его братьях, об Ионафане и Давиде, о магическом звучании таких названий, как Геллеспонт и форт Тикондерога. Пока все говорили, я лихорадочно отыскивал в памяти те случаи, когда важную роль сыграла мать. Мне удалось вспомнить только два, но, правда, прославленных имени - Гёте и Леонардо да Винчи. Потом я завел разговор о "Голубом мальчике". Я привлек внимание к тому, полному значения для любого писателя эпизоду, где Жионо рассказывает, что значил для него отец.

* Из "Демократической перспективы" (примеч. автора)