Книги в моей жизни

В сочинениях Метерлинка, особенно в такой книге, как "Мудрость и судьба", приводятся вдохновляющие примеры великих людей прошлого (в жизни и в литературе), которые претерпевали бедствия с благородной безмятежностью духа. Боюсь, подобные книги вышли из моды. Мы уже не ищем утешения, успокоения и возрождения мужества у писателей, подобных Метерлинку. Или Эмерсону, с которым его имя часто связывается. Их духовная пища в наши дни стала подозрительной. Dommage!* По правде говоря, сейчас и нет таких великих авторов - если речь идет о поиске вечных истин. Мы предпочитаем плыть по течению. Похоже, наши надежды - жалкие и смутные - целиком обращены на решение политических проблем. Люди отвернулись от книг, иными словами, от писателей, от "интеллектуалов". Это было бы превосходно, если бы они повернулись от книг к жизни! Но так ли это? Никогда еще страх перед жизнью не был столь велик. Страх перед жизнью пришел на смену страху перед смертью. Жизнь и смерть стали означать одно и то же. А ведь никогда еще жизнь не обещала столько надежд. Никогда прежде история человека не имела такого ясного выбора - выбора между созиданием и уничтожением. Да, конечно, вышвырните ваши книги! Особенно если они затемняют выбор. Сама жизнь никогда не походила так на открытую книгу, как в настоящий момент. Но способны ли вы читать Книгу Жизни ?

("Что это ты делаешь на полу? Обучаю азбуке муравьев".)

Странная и вместе с тем возмутительно очевидная вещь - в последнее время веселым и юношеским духом обладают только "старые псы". Они продолжают беспечно и жизне

*Очень жаль! (фр.).

радостно творить, не обращая внимание на мерзкие предзнаменования, отравляющие атмосферу. Я имею в виду главным образом некоторых художников людей, которые уже успели создать громадное количество картин. Возможно, их видение мира никогда не затуманивалось из-за страшного воздействия многих книг. Возможно, сам выбор профессии уберег их от унылого, бесплодного, болезненного взгляда на вселенную. Их знаки и символы - это явления другого порядка, чем знаки и символы мыслителя или писателя. Они имеют дело с формами и образами, а образы обладают способностью оставаться свежими и живыми. Мне кажется, что художник с большей непосредственностью воспринимает мир. Как бы там ни было, эти ветераны, эти старые псы сохранили юношеское восприятие. Тогда как наши молодые воспринимают все тусклым и блеклым - они полны смятения и страха. Денно и нощно их преследует одна мысль: загнется ли этот мир до того, как мы получим шанс насладиться жизнью? И нет никого, кто посмел бы объяснить им, что, даже если мир загнется завтра или послезавтра, это значения не имеет, ибо жизнь, которой они так жаждут насладиться, погибнуть не может. И никто не сказал им, что уничтожение планеты - или спасение ее в нетленном величии - зависит от их собственных размышлений, от их собственных деяний. Личность в наши дни неосознанно отождествила себя с обществом. Немногие все еще способны понять, что само общество состоит из личностей. Кто еще остается личностью? И что такое личность? И что это за общество, если оно перестало быть общностью, совокупностью составляющих его личностей? Я помню, как ежедневно читал по дороге на работу и с работы - с тех пор прошло уже больше тридцати лет - книгу Карлейля "Герои, культ героев и героическое в истории". Читал я его в поезде надземной железной дороги. Однажды высказанная им мысль настолько глубоко поразила меня, что я, оторвавшись от страницы, с трудом узнал окружавшие меня и очень знакомые мне лица. Я пребывал в другом - абсолютно другом мире. Что-то сказанное им, чего я уже не могу припомнить, потрясло меня до самых основ моего существа. Я сразу проникся убеждением, что моя участь - или моя судьба - будет полностью отличаться от жизни тех, кто был вокруг.внезапно я ощутил себя вознесенным вырванным! - из круга, в котором был заточен. За этим откровением последовала мгновенная вспышка гордости, восторга, а также, несомненно, тщеславия, которые вскоре исчезли, уступив место спокойной уверенности и твердой решимости, одновременно пробудив более сильное чувство общности, сопричастности, гораздо более глубокой близости между мной и моим соседом

Карлейль - это еще один писатель, о котором в наши дни почти не вспоминают. Конечно, "слишком высокопарный". И слишком затхлый. Кроме того, мы теперь не преклоняемся перед героями - когда же используем это слово, то выделяем людей, стоящих на одном уровне с нами. Линдберг57, к примеру, был потрясающим героем - на один день. У нас нет постоянного пантеона, куда мы могли бы поместить наших героев, чтобы обожать их и почитать. Наш пантеон это ежедневная газета, которая день за днем создается и делается ненужной сразу после прочтения.