Читаем Книги в моей жизни полностью

Сегодня утром я обнаружил на полке еще одну книгу о Кришнамурти, о которой совсем забыл. Подарил мне ее один из друзей перед самым отъездом в долгое путешествие. Я тогда отложил книгу в сторону, даже не открыв ее. Эта преамбула была мне нужна для того, чтобы поблагодарить друга, оказавшего мне великую услугу, а также чтобы сообщить читателям, которые не знают французского языка, что существует еще одна превосходная интерпретация жизни и трудов Кришнамурти. Книга называется «Кришнамурти» («Человек должен освободить себя сам»), и написал ее Людовик Рено[95]. Подобно книге Суареса, в ней также есть множество цитат из бесед и сочинений Кришнамурти. Автор, ныне покойный, был членом Теософского{63} общества, «чьи цели», говорит он в предисловии, «я далеко не разделял, но от всей души приветствовал великие догматы Эволюции, Перевоплощения и Кармы». И далее следует такое утверждение: «Хочу уведомить моих читателей, что я стою не за Кришнамурти, а вместе с ним».

Поскольку я не знаю никого из ныне живущих людей, чьи мысли были бы более вдохновляющими и плодотворными, поскольку я не знаю никого из ныне живущих людей, кто был бы более свободен от предвзятости и предубеждения, а также потому, что я знаю по личному опыту, что его всегда неверно цитируют, неверно интерпретируют и неверно понимают, мне кажется важным и уместным — даже с риском наскучить читателю — продолжить разговор о Кришнамурти. В Париже, когда я впервые услышал о нем, у меня было несколько друзей, которые вечно толковали об «Учителях». Сколько мне известно, никто из них не принадлежал к какой-нибудь группе, культу или секте. Они были просто самыми искренними, как мы говорим, искателями истины. И все они были художниками. Книги, которые они читали, были мне тогда незнакомы — я имею в виду сочинения Ледбитера, Штейнера, Безанта, Блаватской, Мейбл Коллинз и тому подобные. По правде говоря, когда они начинали приводить цитаты из этих источников, я часто смеялся им в лицо. (Должен признаться, что стиль Штейнера и поныне обостряет мое чувство юмора.) В пылу спора я иногда обзывал их «духовными задницами». Поскольку я не становился «последователем», эти друзья — страстные души, снедаемые желанием обратить в свою веру, — смотрели на меня как на «сырье для обработки». В ярости я иногда запрещал им даже приближаться ко мне — разве что они начнут говорить о чем-то другом. Однако назавтра они, как ни в чем не бывало, возникали у меня на пороге.

Должен сразу сказать, что единственной их общей чертой была крайняя беспомощность. Им не удавалось спасти меня, но они не были способны спасти и себя. Здесь я должен признаться в следующем: все, что они говорили, все, что цитировали из книг, все, что отчаянно пытались внушить мне, не было таким глупым и нелепым, как я думал тогда. Никоим образом! Но то, что я никак не мог «увидеть вещи в истинном свете», было следствием их полной неспособности извлечь пользу из мудрости, которую они так страстно проповедовали. Я был безжалостен к ним, о чем совершенно не жалею. Полагаю, в моей непреклонности таилось здравое зерно. Лишь после того, как они перестали надоедать мне, я начал проявлять интерес ко «всей этой чепухе». (Если кто-нибудь из них прочтет эти строки, пусть знает, что я, несмотря ни на что, многим обязан им.) Однако сами они делали именно то, что не одобряли «Учителя». «Не имеет значения, — сказал Кришнамурти, — кто говорит. Имеет значение лишь непреложный смысл того, о чем говорилось». Естественно, понимание непреложного смысла того, о чем говорилось, а также усвоение его целиком зависит от личности. Я помню школьного учителя английского языка и литературы, который вечно орал на нас: «Пора вам это усвоить!» Он был тщеславным, претенциозным хлыщом — настоящий осел, каких поискать. Если бы он «усвоил» хоть крупицу из того, что читал и спесиво рекомендовал нам, то не стал бы преподавать английскую литературу — он начал бы сам ее творить или, прикинувшись скромником, стал бы для нас учителем, наставником и проводником, внушив нам любовь к литературе, чего он, естественно, не сделал!

Но вернемся к «Учителям»… В «Интернешнл Стар Балитин» за ноябрь 1929 года появились следующие высказывания Кришнамурти: «Все вы проявляете громадный интерес к Учителям — существуют они или нет, и каково мое мнение на сей счет. Я вам скажу Для меня почти не имеет значения то, существуют они или нет. Ведь когда вы направляетесь к кемпингу или к станции, впереди вас идут люди, которые ближе к станции, ибо они вышли в путь раньше вас. Что имеет большее значение — идти к станции или сидеть на месте, преклоняясь перед теми, кто идет впереди?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Камертон

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное