Книги Великой Альты

Они повстречались однажды в весну.
И солнце сияло в лицо.
И руку она протянула ему,
А он протянул ей кольцо.
Сердце ему подарила она.
Корону свою ей – он,
И навсегда задержалась весна
Для тех, кто навеки влюблен.

Был бел ее конь, подуставший в пути,

И серым конь его был.
Она от него попыталась уйти —
Остаться он умолил.
Сердце ему подарила она,
Корону свою ей – он,
И навсегда задержалась весна
Для тех, кто навеки влюблен.

Был взор его ясен, как утренний свет,

Как ночь, черноока она.
И он для нее и силен был, и смел,
Она ж – и верна, и нежна.
Сердце ему подарила она,
Корону свою ей – он,
И навсегда задержалась весна
Для тех, кто навеки влюблен.

Красотка, что сладкой томится тоской,

Ты вслушайся в песню мою.
Когда ты желаешь, чтоб твой дорогой
Был смел и в любви, и в бою,
Милому сердце свое подари —
Корону отдаст тебе он.
Вовеки весна не устанет царить
Для тех, кто навеки влюблен!

ПОВЕСТЬ

Городские старшины Новой Усадьбы дали королю ужин в открытом портике ратуши. Пир вышел на славу, и это, по мнению Дженны, было тем замечательнее, что его пришлось устраивать в такой короткий срок.

При всей своей настороженности Дженна вскоре поняла, что никто не ждет от нее особых речей. Горожанам даже от ее присутствия за столом было не по себе, и они почти не заговаривали с ней, но зато не сводили с нее глаз – так, будто хотели запомнить все до мелочей для будущих баллад и преданий.

– Как по-твоему, о чем они сложат песню? – уныло осведомилась Дженна у Петры. – «Как Анна ела яблоки» или «Как Белая Дева омыла руки»?

Петра, смеясь, тут же сочинила:

Тут Дженна, крепко голодна,
Отужинала лихо:
Умяла каравай она —
И сыра с ним толику.
Мед Дженна кубками пила,
Все не могла напиться,
А после в кустики пошла —
Затем, чтоб…

– Хватит, – взмолилась Дженна, зажимая рот рукой, чтобы не засмеяться громко. Заняв место во главе стола, рядом с королем, она вдруг поняла, что есть ей не хочется. Пляски Долга, чуть было не скинувшего ее, память о холодной руке Горума и о похоронах Катроны, пристальные взгляды горожан – все это не давало ей проглотить ни куска.

Старейшины заметили, что она ничего не ест, и кто-то даже высказался на этот счет.

Король заметил вполголоса, но достаточно громко, чтобы слышали соседи по столу:

– Пища смертных не создана для богов.

Его замечание мигом обежало весь стол, на что он и рассчитывал, и некоторые даже поверили ему.

Петра не стала передавать дальше слова короля и шепнула Дженне, едва удерживаясь от смеха: «А после в кустики пошла…»

Дженна опустила глаза и не заметила, как Петра спрятала в салфетку куриную грудку, большой ломоть кукурузного хлеба и немного зеленого лука. Джарет же, сидевший рядом, заметил и добавил Петре в узелок белых грибов и ржаного хлеба.

После ужина король обратился к старейшинам с просьбой дать ему людей.

– Чтобы сразиться с жабой, – сказал он.

Долго просить не пришлось – старейшин вдохновляло присутствие Анны и немалое количество выпитого ими красного вина. Горожане даже составили бумагу, в которой обещали дать королю двести молодых парней с полным вооружением. Король за такую щедрость поцеловал каждого в правую щеку и поручился, что Новая Усадьба не будет им забыта.

Дженна дождалась подписания бумаги, но во время взаимных славословий встала. Всякое движение при этом прекратилось, и даже служанки с тяжелыми подносами замерли на месте. Дженна не знала, что бы им такое сказать. Король был мастером говорить, она же была напрочь лишена этого дара. Охваченная внезапной завистью к нему, Дженна хотела хотя бы поблагодарить, но не нашла слов и закрыла рот, не желая показаться дурой.

На другом конце стола поднялся Карум.

– Мы долго ехали, – сказал он, – а завтра снова отправимся в путь. Даже Богиня должна иногда отдыхать. Человеческая плоть, хоть и служит лишь оболочкой божественного духа, устает так же, как наша. – Подойдя к Дженне, он медленно поднес ее руку к губам и приложился к ней. У него и рука, и губы были теплыми.

Дженна с улыбкой, плавно и грациозно отняла у него руку.