Книгочея. Смерть Королей

- Фаиданцы? А они тут при чём? - снова не поняла я.

- Всё то, что рассказала нам Даира, каким-то образом узнали и фаиданцы. Их регент требует твоей выдачи и казни по их законам.

Прекрасно! Всё лучше и лучше! К чему же ещё стремиться?

- Официально моя мать отказалась принимать решение. И вскоре меня коронуют, -объявил почти-король Габриэль. - Пока у нас есть возможность ссылаться на коронацию и связанную с этим занятость, чтоб не выдавать тебя им. Какое-то время мы ещё сможем придержать тебя у себя, но долго это не продлится. Я лишь надеюсь что этого хватит, -тихо закончил Габ.

- Хватит? Для чего?

- Для поисков того, кто тебя подставил. Того, кого мы отдадим фаиданцам. Но всё настолько мастерски сплетено... - он покачал головой, давая понять, что, даже при вере почти-короля и его ближайших соратников, всё равно надежды у меня практически нет.

- А если не хватит? Если вы его не найдёте?

- Тогда нам придётся выдать тебя, - честно ответил мне Торвальд. - Или начать войну из-за нарушения договорённостей и потерять сотни жизней в битве.

И вся кровь в последнем случае будет на моих руках. Ну просто восхитительно!

- Так что, если ты сможешь хоть чем-то помочь, хоть что-то вспомнить... - заговорил Дарт.

Но я лишь покачала головой. У меня не было никаких ответов. В голове было пусто, и лишь опилок не хватало для образа глупенького плюшевого мишки.

- Соберись, фиалка! Тот, кто подставил тебя, знал очень многое. Был близко. Следил за передвижениями, придумывая свою легенду и искажая каждый твой шаг себе в угоду.

Я послушно собралась, напрягла извилины, но... ничего не смогла вспомнить.

- Можно мне перо, чернила и бумагу? Много бумаги.

Мне всегда думалось лучше письменно.

- Хорошо, - кивнул пока ещё принц. - Их скоро доставят.

Он не стал напоминать что мне нужно постараться вспомнить всё, что могло хоть как-то относиться к делу - ради своего же блага. Ради своей же жизни.

После этого допрашивающая меня троица удалилась, а я снова осталась одна в своей сырой каменной клетушке. Единственной компанией были тяжёлые мысли, пожиравшие меня изнутри.

Пожалуй, это - самая крупная из передряг, в которые влипала в этом мире. И выхода я не видела. Как и какой-либо надежды.

Спустя где-то полчаса проход в мою камеру отворился, впуская того самого стражника с подкрученными кверху усами. В руках у него был поднос с едой и запрашиваемыми мной бумагами и чернилами.

- Ну что, с приветом, снова к нам? - улыбнулся он.

Улыбка его была кислой, неискренней, словно он не был на самом деле рад моему новому пленению, а пытался шуткой отвлечь от грустных дум. Теперь на этаже поселилась новая смертница и это, видимо, вызвало в мужчине сочувствие.

Хотелось бы сказать что я гордо вздёрнула нос и надменно произнесла пламенную речь о том, что чужая жалость мне ни к чему, но на самом деле мне была необходима даже такая поддержка.

В тот миг я была просто маленькой напуганной девочкой. Мне хотелось разреветься, хотелось забраться на коленки к большому и сильному отцу, который бы утешил меня и сказал бы что всё будет хорошо.

Но отца давно нет, и ничего хорошего со мной произойти уже не может.

Тяжело вздохнув и так же натянуто улыбнувшись, поблагодарила стражника за заботу.

- Когда поешь, позови - я заберу посуду. Даже если не услышу сразу, ты хорошо знаешь как привлечь моё внимание, - снова попытался шутить он и удалился.

Есть не очень хотелось, но я заставила себя. Неизвестно когда будет следующая кормёжка, да и в этом промозглом холоде всё же лучше есть горячее, а не дожидаться, когда всё остынет.

Быстро расправившись с едой и отдав стражнику опустевшую посуду, взялась за бумаги. В голову до сих пор ничего путного не пришло.

Итак, меня подставили - это раз.

Сделал это кто-то из моего близкого окружения - это два.

И этот «кто-то» знал о наличии чернил на моём теле - это три.

Последнее было известно настолько малому числу людей, что с этого пункта я и начала свои вычисления.

О том, что я - носитель, знали лишь бабушка с дедушкой и, с недавних пор, Леон. Бабушка и сама была носителем, но не книгочей, и знать о яде и противоядии на моей коже не могла.

Значит, оставались двое.

Дедушка и Леон. Леон и дедушка.

Одна лишь мысль, одно лишь допущение что предать меня мог кто-то из них, уже было хуже смерти. Но, чем больше размышляла, чем больше пыталась придумать почему они не могли так поступить со мной, тем больше находила причин почему могли.

От почти физической боли я громко всхлипнула.

Дедушка или Леон? Леон или дедушка?

Слёзы наворачивались на глаза, но, оглядев своё каменное пристанище, решила всё же не добавлять сырости.

Агонизирующая душа требовала выхода чувств, боли, и, вместо слёз, я стала кричать. Долго, громко, зло. Замолчала лишь тогда, когда голос мой совсем охрип.

После такого выброса эмоций во мне воцарилась полная пустота. Я была безразлична к происходящему, к тому, что дни сменялись днями, а время, отпущенное мне для мозгового штурма, стремительно ускользало.

Я была готова умереть. Казалось, душа моя уже мертва.