Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Чтение Козловой наводит на одну элементарную мысль. В плюс мужчинам можно записать то, что они в силах говорить (и сочинять) не только о женщинах, а вообще о чем угодно, а женщины (особенно молодые женщины), даже если мужчины не являются центром их повествования, и молчат-то все равно о мужчинах. То есть либо существует мир, в котором есть мужчина, либо мир, в котором нет мужчины. Мужчина, какой бы он ни был скот, – все равно точка отсчета.

Не знаю, как женщин, а меня это устраивает.

Анна Андронова Побудь здесь еще немного (М. : Астрель, 2011)

Не совсем женская проза, а скорее проза о женщинах. Это – разница.

Анна Андронова – врач-кардиолог, но занимается она не записью «докторских хохм», ныне активно публикуемых и ставших с какого-то момента (и на какой-то момент) модными, а – давайте без обиняков – литературой.

Тут можно говорить о качественном тексте безо всяких скидок («ах, как интересно – пишущий врач, всегда так интересно что-нибудь эдакое почитать»), а по гамбургскому счету.

Тем более Чехов и Булгаков доказали, что врач – профессия не самая лишняя для пишущего человека.

Фигурально (чуть излишне фигурально) выражаясь, писатель имеет дело с голым человеком. С человеком без всего наносного. И тут либо война, либо тюрьма, либо больница все ставят на свои места.

Единственная, может быть, проблема Андроновой в том, что она, судя по всему, не имеет литературных сверхзадач. Она не пишет великую книгу, она не творит – она рассказывает истории.

Ее умение, а точнее будет сказать, ее литературное мастерство почти незримо. Нужен достаточно внимательный читатель, чтоб обратить внимание на то, что молодая женщина Женя, у которой болеет маленький сын, «семь дней живет дома, подчиняясь градуснику, как дирижеру». Или на то, с какой легкостью в рассказе «Собака.Ru» автор попеременно выдает то человеческий характер в одном абзаце, то характер домашнего питомца этого человека в одной строке, то – тремя взмахами кисти – еще одну бабушку с поводком, то – стремительным рисунком – очередного выгуливаемого зверя на поводке. На то, наконец, как не тривиально и вовремя Андронова умеет завершить всякий свой рассказ…

Природная какая-то скромность стоит за литературным рукоделием Андроновой.

И это, конечно же, чеховская черта.

От Чехова (уж не знаю, от писателя или от врача) у Андроновой одна очень важная и даже определяющая вещь. Казалось бы, все, что она описывает, – ну, мягко говоря, безрадостно. Слабые мужчины, замученные женщины, постоянно болеющие дети, которым вечно не хватает внимания занятых то работой, то разводом родителей, золотые рыбки в аквариуме дохнут, не успев исполнить ни одного желания, чтоб завести хоть одного мужика в доме, женщины заводят собаку, породистые и когда-то красивые псы стареют, становятся плешивыми, слепнут и пахнут чем-то неживым, подруга героини то ли травится таблетками, то ли врет, что отравилась, чтоб привлечь к себе хоть чье-то внимание, а врач на работе – красивый и неглупый мужик – спит со всеми медсестрами в больнице, хотя любит – ну да, так бывает, – безумно любит свою жену. Тоска какая, Боже ты мой. Так бы и бил бы всех этих людей палкой по голове, чтоб вразумить хоть чуть-чуть.

Но, странный парадокс, у Андроновой (как, говорю, и у классика), с ее полным отсутствием и моралите, и хоть сколько-нибудь счастливых финалов, всегда присутствует тайное, будто бы за пределами текста, тепло.

Это очень христианская литература, хотя о Боге и о вере там не говорится вообще ни разу – за исключением последнего (и самого неудачного в сборнике) рассказа.

И, опять же, как в случае Чехова: единственное, с чем не может смириться Андронова – смирившаяся и с мужской безответственностью, и с женским, от одиночества и тоски, распутством, и с болью, и с изменами, и даже со смертью, – она не может смириться с пошлостью.

Действие в большинстве текстов происходит в больницах, и вот мы видим, как к лежачей, после инсульта, бабушке кидается внучка: «Бабуленька, вставай!»

«…внучка, как Мальвина: туфли на каблучищах, коротенькое платьице с пышной юбкой, глаза накрашены как будто ваксой. Вера удивлялась – каждое утро так краситься, чтобы потом явиться в больницу, там рыдать, размазывать все по щекам и в конце концов в туалете смыть холодной водой. И волосы. Желтого цвета, каждый день завитые заново на бигуди, так что вокруг макушки полоски от бигудевых резинок. Жалкие локоны вокруг размазанного лица в красных пятнах. И опять Вера удивлялась – стала бы она завиваться, и каждый день вставать на каблуки, и надевать это Мальвинино платье, если бы у нее в двух больницах умирали бы самые родные люди?»

Но даже на вопиющую – оттого, что на виду у смерти – пошлость у Андроновой нет сил сердиться и ненавидеть ее.

Сил вообще очень мало, их надо беречь.

Сравнение с Чеховым не должно вас пугать. Очевидно, что Чехов – гений, а Андронова, как и все мы, – нет.